Там в год смерти вдохновителя наших великих строек умер Иван Солоневич.
Время подняло другую волну, захлестнувшую континенты, на гребне которой вынесло других обличителей, других критиков, других. Однако:
— Ваш побег достоин экранизации, динамичный, острый сюжет для кино, — сказал Яша в один из следующих наших приездов. — Нужно перевести книгу на английский.
— Соберусь как‑нибудь, — ответил Юра, но без твёрдости в голосе.
И какое кино передаст щемяще–томящее чувство, овладевающее, когда читаешь про девочку, приходившую с воли к колючей проволоке забора и поджидавшую оставленных для этой девочки щей. И как она, получив, прижав, обняв кастрюльку с мёрзлыми щами, стоит, надеясь их разогреть своим телом?!
— Памятник эпохи, — говорит Яша.
И какой скульптор может вылепить мёрзлые щи в бледно–восковых руках девочки?! И какие щи?! И какая девочка? И какого цвета застуженные щи?
Маленькой девочкой я видела заключённых «за политику», как говорили в народе, играя в песчаном карьере строившейся шоссейной дороги «Москва — Куйбышев», проходившей через посёлок моей рязанской бабушки, Кирицы.
Заключённые для стройки этой дороги брали песок из громадного карьера; из этого же песка мы, дети, строили игрушечные замки и волшебные миры; в одной яме. Мы понарошку, они по правде.
Совхозные бабки часто приносили хлеб, яйца, огурцы в узелках из завязанных платков, ставили на траву для заключённых и, отойдя чуть в сторону, смотрели, как они ели. Никто ничего не говорил, и никто ничего не спрашивал. Одна бабка была заметнее всех, она носила две вышитые юбки: одну красную, с бисером, а другую белую, с бахромой, торчащей из‑под красной, её называли «мордва». Она приносила жмых–дуранду, выжимки от семян с масловыжимательного завода, и мы тоже, желая лакомиться, расхватывали это приношение. Детей она называла «содома». «Содома пришла», — говорила она про нас. Видно, от слова «Содом»?
Как‑то, пробегая мимо сидевших на земле заключённых, я услышала, как один сказал другому, показывая на меня: «Вот такая шустрая девчонка у меня дома осталась!» Встретившись с ним глазами, я ничуть не испугалась, потому как он так проникновенно–ласково на меня смотрел.
Придя домой, я рассказала бабушке, как я понравилась одному «дяденьке». На следующий день бабушка взяла бидон с творогом и сметаной, которые дедушке «выписывали» как главному бухгалтеру совхоза, и пошла со мной к карьеру. Но заключённых перевезли на другой участок строящейся дороги…
