— Это как бы одна из сторон всегдашней дани: службы мужчин у женщин — призывать женщин к восхищению: сочинять музыку, писать стихи, придумывать компьютеры, руководить бизнесом. Не могут выродить человека — пусть рожают идеи.
Мои тётки — природные виртуозы, они так научились презирать любя, что эта сторона женского отоношения к мужчинам у меня с детства высвечивается — сочетание боязни и уважения, вместе с лёгким презрением. До сих пор никак не могу понять: много ли людей живёт в гармонии со своим человеком?
— А вы, Дина?
— Поли, все свои доморощенные «теории» я выводила из наблюдения над своими тётками. С Яшей я не соревнуюсь. Его мысль направляется на постижение смысла, отличая его от мужей моих тёток. Но и он часто ищет объяснений, а я их уже знаю, по природе, как и мои тётки. Чувственные, инстинктивные ощущения противоположны миру мыслей.
— Ну, что, например? — спросила меня Поли.
— Отношение со временем, например, — я лучше справляюсь со временем как таковым. Яша «торопит» время, а я нет. Из экспедиций он рвался скорей уехать, а я — нет. Я знаю, что я вернусь и там буду, а сейчас я «здесь» и не тороплюсь.
Все философы — мужчины, и главные писатели — тоже, и многое в отношениях мужчины и женщины остаётся однополым, однобоким, одноглазым, однопонятым, набитым общественными предрассудками.
Как восполнить эту половинчатость?
В детстве я так хотела быть мужчиной! Даже чтобы кукла моя была мужчиной, и я, подрисовав моему гуттаперчевому пупсику письку, укладывала его рядом с собой под одеяло.
Теперь я восполняю цельность другим путём — не подрисовывая. Всем не подрисуешь.
Воспользовавшись Полиным желанием отвести меня в косметический магазин или туда, где можно купить парик для моего брата, просившего прислать ему это американское достижение для прикрытия головы, мы оказались в пахнувшем всеми благоуханиями мира воздухе шикарного магазина.
Продавщицы, банки, бутылки, сверканье. Всё продумано, предусмотрено, разложено, из отдельных пакетиков выглядывают привлекательные кисейные веера. Около зеркал сидят женщины, вокруг которых ходят, раскрашивая их, красавицы на высоких каблуках, в коротких юбках, с ногтями, которыми можно зацепить любое мужское сердце, с кожей, готовой для ласк и поцелуев.
Сидевших у зеркал протирают тряпочками, обмахивают кисточками, поглаживают пушистыми страусовыми подушечками.
Я, засмотревшись на одну из красавиц в блузе с палитрой в руках, которая, как Тициан или Микеланджело, работала над лицом другой, тончайшим образом проводя линии, уйдя всем ощущением в создание лица, наткнулась на другую красавицу, раздававшую маленькие бутылочки или пробирочки с чем‑то жидким:
