— Не надо так говорить.
— Почему? Откуда мы знаем, что ее нигде нет? Почему сейчас в саду больницы поет скворец?
— Аксель, это опасные мысли!
— Нет. Когда меня вытащили из реки, она исчезла. Совсем исчезла. Я думал, что уже больше никогда ее не увижу.
— Ты и в самом деле веришь, что когда-нибудь ее увидишь?
— Да.
Ребекка встает и подходит к шкафу с одеждой. Ощупывает висящие там вещи.
— Надеюсь, ты нигде не прячешь таблетки?
Я задумываюсь. Потом мотаю головой.
Ребекка с удивлением смотрит на меня:
— Почему ты улыбаешься?
— Я не улыбаюсь.
— Я очень беспокоюсь за тебя, Аксель.
Она подходит ко мне. Я встаю, словно хочу показать, что ей пора уходить.
— С семейством Скууг было что-то не в порядке, — говорит Ребекка. — Аня была такая доверчивая, но все-таки держала тебя в руках. И Марианне тоже держала тебя в руках. Как будто они обе, каждая по-своему, просто сидели и ждали тебя, уверенные в том, что рано или поздно ты попадешься в их сети.
Она касается моей руки.
— Больше в этой семье нет женщин?
— Только сестра Марианне.
— Сестра? Она старше или моложе?
— Какое это имеет значение? — сержусь я. — Я никогда ее не видел. Даже не помню, была ли она на похоронах Ани.
— Но она тоже Скууг.
— Конечно, нет. Ее фамилия Лильерут. Сигрюн Лильерут. До замужества Марианне тоже носила фамилию Лильерут.
Ребекка как будто пробует эту фамилию на вкус.
— Имя никого не портит.
— Иногда я не могу понять, кто из нас двоих болен, ты или я, — говорю я.
— Я все думаю о той яхте. Представь себе, что мы не увидели бы, как она перевернулась. Представь себе, что в тот день шел бы дождь, и мы сидели бы дома. Тогда твоя жизнь сложилась бы иначе.
— Да, потому что тогда, возможно, мы были бы вместе. Ты ведь всегда ревновала меня к Ане, а потом к Марианне.
— Хватит, не будем больше об этом. — Ребекка по-детски надувает губы.
— Ты должна вызволить меня отсюда. На похороны Марианне я хочу прийти свободным человеком. Хочу снова жить дома. Придумай, как убедить моего врача. Ты изучаешь медицину и наверняка знаешь, что они хотели бы услышать.
Я вижу сомнение в ее глазах. Она думает о бритвах, таблетках и веревке.
— Ты должна мне верить!
— Я готова сказать все что угодно, лишь бы все было как прежде!
— Уже ничего не может быть как прежде, — говорю я.
