— Какие еще причины?
Этого Сигрюн не знает.
— Я никогда не слушалась Марианне, — помолчав, говорит Сигрюн. — Наверное, это комплекс младшей сестры. Но пригласить меня жить у нее… Это на Марианне не похоже. Я поняла, что для нее было важно, чтобы я приехала. Что ты для нее важен.
— Что она говорила обо мне?
— Что ты глупый, некрасивый и ленивый, только и всего. Что ты используешь ее, что…
— Ты уверена, что я выдержу такие шутки? — Я пытаюсь улыбнуться.
— Да ничего она не говорила. — Сигрюн сразу становится серьезной. — Но я поняла, что в ее жизни произошло что-то важное. Что-то случилось, и она хочет, чтобы я это увидела.
— Может, она просто хотела показать тебе, как она болтается в петле.
— Не говори так.
— А почему ты, собственно, пришла ко мне? — спрашиваю я. — Разве тебе не надо идти на работу?
— Надо, но утром мы с Эйриком поговорили, и мы хотим, чтобы ты еще раз подумал о том, что делаешь. Эйрик опасается, что он сбил тебя с толку своим предложением.
— Ни в коей мере.
— Но умно ли с твоей стороны отказываться от турне?
— И только-то? — с облегчением говорю я. — А я испугался, что он передумал и уже не хочет, чтобы я тут остался.
— Конечно, хочет. Он только опасается, как бы ты из-за этого не натворил глупостей.
Я лежу и слушаю ее голос. Она права. Но сейчас я не в силах думать об отъезде отсюда, о встречах с новыми людьми, о необходимости проявлять воодушевление, когда все разрушено.
— Я слышал, что ты сказала.
— Ты говорил, что имеешь обыкновение держать слово.
— Но сейчас мне тяжело оставаться одному. Дай мне справку, что я болен.
— Я не твой врач.
— Пока я здесь, ты мой врач.
Она смеется.
— Ты прав. Но тогда я должна поговорить с твоим прежним врачом. Кто был твоим врачом в Осло?
— Гудвин Сеффле. Психиатр.
— А почему психиатр?
Мне не хочется говорить ей об этом. Ей не нужно знать, почему я оказался в реке.
— Они хотели помочь мне после смерти Марианне, — говорю я. — Я был тогда очень слаб. Я и сейчас слаб. Больше всего мне хочется сыграть с тобой Брамса.
— Мы с тобой еще сыграем Брамса, — весело обещает она. — Ты все переворачиваешь вверх дном. Речь идет всего лишь о двухнедельном турне. Вот когда ты поймешь, какой долгой бывает зима в Пасвике.
Я киваю. Она хочет как лучше. Я ей благодарен. Но меня страшит это турне. Страшат все бутылки, которые я выпью. Страшат номера в гостиницах.
— Тебя что-то угнетает, я вижу, — говорит она.
— Да. Мысль о днях, которые мне предстоит прожить одному. Я никогда не ездил в турне.
