— А как узнать, можно доверять или нельзя?
— Поживи с мое, мальчуган. — Копонс дотронулся до кончика носа. — Нюхом начнешь чуять. И вот что я тебе еще скажу: христиан, приверженных пороку винопийства, я на своем веку повидал немало. А мавра — ни одного. Опять же, не в пример нам, грешным, они и в карты не садятся, даже если тузов в колоде сдать им столько же, сколько лет ихнему Магомету.
— Они слова не держат, — возразил я.
— Смотря кто и кому это слово дал. Вот когда изрубили в куски людей графа де Алькаудете, его могатасы остались ему верны и дрались до последнего. Потому я тебе и говорю: мавры — они разные.
И, покуда мы добирались до дна очередного кувшина разбавленного свыше всякой меры вина — дьявол бы его побрал вместе с той паскудой, что винную бочку спутала, видать, с крестильной купелью, — Копонс продолжал живописать нам оранское житье-бытье. Людей нехватка, страшеннейшую убыль восполнять некем, повествовал он, ни одна тварь своей волей в Африку отправляться не желает, все знают: попадешь сюда — век не выберешься, завязнешь намертво. Потому и не хватает в гарнизоне четырехсот человек до списочного состава, а с Пиренеев если кого и доставляют, то либо исключительный сброд и отребье, отпетую каторжанскую сволочь, пробы ставить негде, галеры по ним плачут, либо новобранных олухов, которым в их развешанные уши напели, с три короба наплели, вот как прибывшему прошлой осенью пополнению в сорок два человека, что служить будут в Италии, а в Картахене погрузили на корабль да привезли в Оран, позабыв спросить их на то согласия, причем троицу самых артачливых пришлось повесить, прочими же доукомплектовали здешние части. Ничего не попишешь: дернула нелегкая — неси тяготы. Так что недаром и неслучайно, в добавление к поговорке «поставить копье во Фландрии», что означает трудность немыслимую, задачу невыполнимую, вроде как «луну достать с неба», добавилось еще и речение «доставить сто копий в Оран». Не с ветру оно взято, ох, не с ветру.
— Так и живем. Драные, рваные, голые-босые и впроголодь. Отчаяться впору. — Копонс чуть понизил голос. — Дивиться ли, что те, кому уж совсем невмоготу и невтерпеж, кого допекло превыше сил человеческих, передаются маврам? Помнишь, Диего, бискайца Индураина?.. Ну, он еще при Флерюсе оборонял хутор с Утрерой, Барреной и прочими. Один только и уцелел тогда. Он да еще трубач? Помнишь, нет?
Капитан кивнул.
— И что же сталось с этим бискайцем Индураином? — поинтересовался я. Копонс оглядел свой стакан, сплюнул, немного скобочившись, под стол и перевел взгляд на меня:
