Дальнейшее осознается плохо. Вой сирены, стук спятившего сердца, привычные элементы улиц рождают крохотное осознание: где-то рядом его дом, продраться бы сквозь плотную как туман завесу света, хотя сейчас наверняка густой мрак. Все, что порой всплывает со дна белой бездны, смешивается в тошнотворную воронку.
В последней воронке крутятся лоскуты квартиры: полка в прихожей, злополучные семь тысяч, едва хватит на остатки квартплаты, ноут придется скоро продать по дешевке, на тесной кровати он и Маша умудрялись вмещаться с удовольствием, простыня и подушка блестят фиолетом как доспехи.
Из сна вытаскивает трезвон мобильника, знать бы, что однажды любимая песня вызовет желание заткнуть уши, в жизни бы не поставил на звонок.
Из всех пробуждений это – самое скверное.
Болит все: руки, ноги, сердце, голова, зубы, волосы, кровь, даже мысль о бесконечности этого списка. Острую горечь, подавленность вызывает естественная потребность дышать и моргать. Каждый вдох, каждый взмах век пускает по телу армию мясорубок. По щекам бегут слезы, рыдания сопровождаются не менее естественной потребностью вздрагивать, а это – новая волна лезвий.
Андрей близок к тому, чтобы проклясть дату рождения.
Мобильник замолкает, на раскаленный мозг оседает прохладная тишина, растворяется ложкой меда в бочке дегтя.
Хочется потерять сознание, на большее Андрей не рассчитывает, но удается потерять лишь счет времени, превратить час или миг – в вечность.
Андрей балансирует над пропастью мгновений и вечностей, что непрерывно перетекают друг в друга, но в один – то ли прекрасный, то ли ужасный – миг балкон грохочет, скрипит дверь.
Воры.
Впервые в жизни Андрей, который боится связываться со всеми видами преступников, хочет попросить незваных гостей его вырубить, желательно быстро и безболезненно. Андрей собирает жалкие остатки мужества, преодолеть боль, заставить челюсти двигаться.
– Ты все-таки дома, – дребезжит знакомый до боли, лучше и не скажешь, голос.
Колб заслужил прозвище не из-за фанатизма по химии, хотя и сюда успел сунуть нос. Он фанат всего на свете в равной степени, а прозвищем обязан Колумбу.
Интересно, в очередной раз спрашивает Андрей себя, Колбу сочувствовать или завидовать?.. Сейчас, конечно, завидовать, как и львиной доли всего человечества, которая не испытывает такой боли.
Колб страдает гипертрофированной трусостью. Боится каждого шороха, каждой тени, постоянно блестит от градин пота, носит кучу салфеток и платков, а еще аптечку.
