В ожидании пищи мы три часа простояли у ворот города, а когда рацион был доставлен, несмотря на страшную усталость, мы сплясали такую фарандолу, какой еще никогда не видел этот чванный городишко.
Когда хлеб был роздан, майор Муассон сказал:
— Друзья мои! Последний раз вы получаете походный рацион хлеба. Кушайте на здоровье! Через два дня, может быть даже раньше, вы узнаете вкус парижского хлеба… и скажете тирану, как он вам понравился!
Весь следующий день мы шли лесом. Глядя на высокие дубы и буки, я воображал себя в горах Венту. Лес был такой тенистый, а трава такая свежая и мягкая, что мы решили сделать здесь короткий привал. Люди уселись на пни и коряги или растянулись прямо на земле. Вдруг мы услышали какой-то странный шум — не то рокот, не то стрекотание. Мы удивленно переглянулись. Никто не понимал, откуда доносится этот шум.
— Где-то поблизости пролетает саранча, — сказал долговязый Сама́.
И все стали оглядываться, ища саранчу.
— Нет, это землетрясение, — возразил Марган.
— Пустое! Землетрясение не может продолжаться так долго. Да и земля не трясется.
— А все-таки шум исходит из самой земли, — настаивал Марган.
— Нет, нет, — возразил один федерат, — мне кажется, я слышу человеческие голоса и орудийную пальбу в отдалении.
— А я думаю, — сказал другой, — что это шум падающей с высоты воды; вот так же шумит Воклюзский водопад у меня на родине.
— Если бы мы не ушли так далеко от Марселя, — сказал третий, — я бы присягнул, что это морской прибой. Точно так шумит море, разбиваясь о рифы вблизи Нотр-Дам-де-ла-Гард. — Лишь бы это не была армия аристократов, вышедшая нам навстречу, чтобы преградить дорогу в Париж! — хмуря брови, сказал капонир Пелу.
Майор Муассон, улыбаясь, слушал этот разговор.
— Ну, полно, полно, — сказал он, наконец, — если бы я не знал, что вы марсельцы, я подумал бы, что вы деревенские простаки из Марш! Шум, который так вас занимает, это не шум саранчи, не шум землетрясения, не шум водопада, не шум морского прибоя, не шум вражеской армии. Дорогие товарищи, хотите вы знать, что это за шум? Это шум большого города, шум Парижа, который мы сейчас увидим. Этот шум складывается из тысяч и тысяч городских шумов — звуков молотов, ударяющих по наковальням, голосов толпы, выкриков уличных торговцев, стука колес экипажей по булыжной мостовой, смеха, рыданий, возгласов восторга и гнева сотен тысяч жителей столицы Франции. В этом шуме слились и звонкий голос Свободы, и искренний голос Равенства, и нежный голос Братства. Увы, к этому хору примешиваются хриплые и лживые голоса лжи, эгоизма — голоса деспотической и гнусной тирании! Знайте, друзья мои, этот шум Парижа, смесь плача и смеха, песни и рыданий, слышен за пять лье от города, откуда бы вы к нему ни подходили — с севера, юга, запада или востока!
