— Не трать попусту слов, милая Беатриче, — сказала она, — разве ты не видишь, что этот патриций не в силах понять твоих слов?
— Не в силах понять?! — повторил с сильным негодованием Орио. — Ого! Старуха, как видно, желает поругаться… Черт побери! Этот молодец умнее матери: он, по крайней мере, молчит. Но успокойтесь: если я возьму брата, то разумеется не оставлю без внимания и сестру. Нельзя же позволять жемчужине валяться в грязи… Ради твоих прелестных глаз, Беатриче, я буду покровительствовать твоему брату… В доказательство же моих миролюбивых намерений и в залог вечной дружбы я сейчас расцелую тебя на виду у всех.
Он расхохотался и простер к ней объятия.
Девочка отскочила с испугом, но все же мысленно признала, что капитан прекрасен, как Адонис. Она невольно увлекалась его мелодичным голосом и любовалась великолепными глазами, взгляд которых проникал в ее душу.
— Я поцелую вас, синьор Орио, но только в том случае, если вы не возьмете Орселли, — сказала певица полушутливым тоном.
Вместо ответа патриций принял самодовольный вид и направился неровными шагами к смущенной Беатриче.
Орселли, не говоривший ни слова, посмотрел на капитана мрачно и презрительно, возмущаясь его дерзостью.
— Позвольте мне дать вам хороший совет, синьор Орио, — проговорил гондольер глухим голосом. — Не трогайте девушку, если не желаете получить за это должное возмездие.
— Возмездие! Так ты угрожаешь мне? — воскликнул Орио, подняв руку, как бы с намерением ударить гондольера. — На колени, несчастный! Проси прощения!
Беатриче вздрогнула, она знала хорошо характер брата и понимала, что тот, не задумываясь, бросится на пьяного Орио. Ей было жаль молодого патриция, и сердце ее забилось под влиянием нового, никогда еще не испытанного ей чувства. Она схватила руку Орселли и прошептала с мольбой в голосе:
— Не бей его, милый брат! Ты видишь, что он не сознает, что делает…
— Неужели же я должен встать на колени по приказанию этого нахала?
— Нет, нет!.. Я унижусь перед ним за тебя… Буду умолять его, образумлю его… Он ведь сумасшедший, а сумасшедших надо жалеть.
— Сумасшедших, но не пьяных! — возразил гондольер сурово.
— Пьяных? — повторил Молипиери, расслышавший это замечание со свойственной нетрезвым людям чуткостью. — А! Ты считаешь меня пьяным?.. Это, право, забавно! Но я докажу…
— Берегись, синьор Орио! Иначе я переломлю тебя, как тростинку…
— Как тростинку?! Черт побери: да ты, видно, не знаешь, что тростинку можно только согнуть, но не переломить, — воскликнул патриций. — Ты выбрал дурное сравнение… Никому не трогаться с места! — добавил он, обращаясь к солдатам. — Я справлюсь один с этим быком и утащу девчонку, как какое-нибудь перышко.
