Это, значит, чтобы веселее идти было. И так расщекотали, что я остановился и давай хохотать что было сил.
Сам смеюсь, но чувствую – довольно.
С этим смехом так в темноте и останешься и до цели не дойдешь.
Собрал волю в комок, оборвал смех и – вперед. Но уже подустал от этого смеха. Сбавил темп.
Вдруг чувствую – щиплет кто-то. Не обратил внимания – нет, опять щиплют.
Отмахнулся. Но опять щиплют. Потом удар в спину получил и пинка.
Оказывается, это мои попутчики меня подгонять стали. Им, видишь ли, показалось, будто я медленно иду, не так быстро веду их к моей цели.
А кто их звал? Сами ко мне пристроились.
Тогда я собрал все свои силы и – бегом, чтобы от них оторваться.
Но, оказалось, напрасно. Они успели вцепиться в меня и повисли, как пиявки.
И я, может от усталости, а может от невнимательности, споткнулся и упал.
Растянулся со всего маху. Ногу сильно зашиб. Но и мои непрошеные гости с перепугу отцепились от меня.
Иду, хромаю. Переживаю, что так получилось.
И вдруг вижу: впереди забрезжило.
Кое-кто из идущих рядом, завидев мерцание, тут же сорвался и вперед.
Но не все.
Кое-кто остался со мной – помогать идти. А те, кто вперед умчался – скачками, скачками, дальше – больше, то вправо, то влево и… – сгинули куда-то с моего пути.
А путь-то все ухабистее становился, ладно хоть немного посветлело.
Но как ни осторожно шел, не угадал, в дерьмо вляпался. Видимо, те, что умчались вперед, перед тем как окончательно метнуться в сторону и пропасть, нагадили мне напоследок.
Ну да ничего. Меня уже этим не возьмешь.
Почистил ботинки – и дальше к цели. Тем более все светлее и светлее становится.
Чувствую, близок конец темного пути.
Вот она, идея!
Хотя понимаю, что поначалу будет трудно: уж очень долго в темноте шел.
Но это опять же не главное.
Главное – мрак позади, цель реальна и иду я к ней осознанно и только с верными попутчиками.
Вот уже третий день у меня сильно болело сердце.
Нет, это была не ноющая боль под лопаткой, к которой я за долгие годы уже привык, а такая, от которой отнималась рука, а в душу вселялся страх смерти, причем скорой.
Я не мог даже толком вздохнуть. Дышал, как рыба на песке, часто и не глубоко.
Я знал, понимал и чувствовал, что на этот раз с моим сердцем творится что-то серьезное. Но текучка и кажущаяся важность дел обманывали страх, и я махал рукой водителю: «Дальше», проезжая мимо больницы.
К вечеру же в грудь слева будто длинный штырь вогнали.
Лифт, как и прежде, вздрогнул, остановившись на моем восьмом этаже. И если раньше конвульсии лифта вызывали лишь раздражение, то сегодня от толчка даже сперло на несколько минут дыхание.
