. Матушка Мария благословила его на это
[54].
Он отправился в семинарию, которая в это время как раз организовывалась. Его принял инспектор — то есть заведующий учебной частью — Анатолий Ведерников, человек открытый и приветливый, и сказал, что охотно внесет его в списки, как только Алик достигнет совершеннолетия.
Александр, насколько это было возможно, продолжал самообразование. Читал великих философов. Случайно открыл для себя сочинения русских религиозных мыслителей первой половины XX века, изгнанных из страны по приказу Ленина и надолго страною забытых, — таких, как Н. А. Бердяев, С. Н.Булгаков, Н. ОЛосский, СЛ. Франк[55].
Был у него период увлечения Хомяковым[56]. Человек блестящего ума и обширной эрудиции, Хомяков стал главным вдохновителем движения славянофилов, цель которых заключалась в подготовке новой культуры на основе православия. Именно он в середине XIX века дал импульс русским светским богословским изысканиям, которые принесли свои плоды в начале XX века. Однако Александр достаточно быстро освободился от этого влияния, найдя, например, что в своих суждениях о Западной Церкви Хомяков был необъективен и пристрастен[57].
В возрасте примерно пятнадцати лет, на барахолке, среди гвоздей, старой обуви и замков, он обнаружил однажды том Владимира Соловьева, мыслителя, который поистине был первопроходцем русской религиозной мысли XX века[58]. Жадно проглотил он этот том, а позже сумел раздобыть и следующие. Труды Соловьева оказались для него подлинным открытием. Александра привлекла главная идея, направляющая мысль Соловьева, что в центре реальности действует сила, соединяющая в единый процесс природу, человека и самого Бога[59]. Соловьев стремился к целостному христианскому видению мира, охватывающему все стороны жизни, где нашли бы свое место все мировые религии и культуры разных времен и народов, где не были бы упущены и художественное творчество, и наука, и философия, — все лучшее надлежит собрать и духовно преобразить[60]. Александр также ценил, что Соловьев отказался от идеализации церковного прошлого, он сочувственно относился к его деятельности, направленной на единение Церквей. Однако, хотя он и считал Соловьева настоящим учителем, он не принимал его полностью, без разбора. Так, целые пласты учения Соловьева — софиология и теократия — оставались ему чуждыми. Равно не разделял он и пессимизма, выраженного в последних сочинениях, где Соловьев рассматривал всю историю человечества как поражение
