.
Перед смертью отец Серафим поручил своих духовных детей двум очень близким ему людям: отцу Иераксу[33] и отцу Петру Шипкову[34]. Отец Иеракс также пребывал в подполье и тайно жил недалеко от Загорска. Отец Петр был рукоположен самим Патриархом Тихоном и даже был какое‑то время его секретарем. После нескольких лет ГУЛАГа он смог устроиться на работу — счетоводом на фабрику в Загорске. Однако в результате доноса оба священника в 1943 году были арестованы, так же как и монахиня[35], у которой нашел приют отец Серафим. В это же время владыка Афанасий, который провел много лет в лагерях, а сейчас находился в ссылке в Сибири, вновь был арестован. Все они были осуждены как руководители «подпольной религиозной организации». Дело дошло до того, что органы отдали приказ выкопать тело отца Серафима…
«Поражу пастыря, и рассеются овцы стада»[36].
И тем не менее в Загорске продолжал существовать подпольный женский монастырь[37], где духовником до самой смерти был отец Серафим. После его кончины настоятельница мать Мария продолжала укреплять юного Александра и помогала ему формироваться духовно.
В одном из писем отец Александр отмечал, какое значение имели для него встречи с этими Божьими людьми. «Наш с матерью крестный, архимандрит Серафим, ученик оптинских старцев и друг о. А. Мечева, в течение многих лет осуществлял старческое руководство над всей нашей семьей, а после его смерти это делали его преемники, люди большой духовной силы, старческой умудренности и просветленности. Мое детство и отрочество прошли в близости с ними и под сенью преподобного Сергия. Там я часто жил у покойной схиигуменьи Марии, которая во многом определила мой путь и духовное устроение. Подвижница и молитвенница, она была совершенно лишена черт ханжества, староверства и узости, которые нередко встречаются среди лиц ее звания. Всегда полная пасхальной радости, глубокой преданности воле Божией, ощущения близости духовного мира, она напоминала чем‑то преподобного Серафима или Франциска Ассизского (…). У матушки Марии была черта, роднящая ее с оптинскими старцами и которая так мне дорога в них. Эта черта — открытость к людям, их проблемам, их поискам, открытость миру. Именно это и приводило в Оптину лучших представителей русской культуры. Оптина, в сущности, начала после длительного перерыва диалог Церкви с обществом. Это было начинание исключительной важности, хотя со стороны начальства оно встретило недоверие и противодействие. Живое продолжение этого диалога я видел в лице о. Серафима и матери Марии. Поэтому на всю жизнь запала мне мысль о необходимости не прекращать этот диалог, участвуя в нем своими слабыми силами»
