Город. Затянутое, протяжное
выстывание дня
до цвета пепла,
до наклонных,
опрокинувших меру пространства
небес,
до одиночества,
безысходности,
ненадобности подпорок в виде
истины, вечности, абсурда даже,
хотя, пускай,
то есть до бытия.
Город. Огни. Промозглость.
Все остальное навряд-ли
реально хоть сколько сейчас.
Ты? Здесь во всем.
Ты это все и только.
Ветер в лицо жестяной.
Что же, чем бесчеловечней,
тем сущностней, глубже и
только этим и держишься.
Мир,
состоящий из
одних лишь пределов
вещей
и пределов того, что за —
чего же еще желать?..
Может, только лишь женщину, что навстречу
по тротуару.
Может (на самом-то деле!), ее ты искал
в протяженности жизни.
Может, тебе не хватило как раз этих губ, этих глаз,
биения этого,
что завораживает, до жути даже,
когда кладешь голову ей на грудь,
ухом повыше ложбинки
между тяжелыми
чуть перезрелыми грудями, что
утомлены, твою страсть утоливши.
Может, тебе не хватало
как раз этих пальцев,
что перебирают так нежно
остатки твоей шевелюры.
Этого взгляда тебе не хватило в потолочное никуда,
и ты всякий раз не можешь определить о чем.
И какое
это ее «ни о чем». У вашей любви
нет основанья иного,
кроме того, что Ничто есть Бытие.
И повода вам
вместе быть нет иного.
Вряд ли, что это счастье,
скорее вместо. Пусть в нем,
ты понял сейчас, нечто есть,
что не может быть данным счастью.
Город. Космос. Все чередом.
Страшно.
Привычный страх.
Чистота мышления, мыслящего собственную
бесплодность.
Ничего, лишь бы вот, чистота.
Сглатываешь ком этой ночи…
