Но вернемся к приемным экзаменам. Мне сказали: «Мы тебя записываем на второй курс, его будет вести Вячеслав Шалевич». А первый курс достался известному конферансье Сергею Дитятеву Наверное, комиссия решила, что мне лучше получать образование у Шалевича, потому что он более театральный. И действительно, я на пять лет окунулся в театр, я изучал все, что актерам преподается, – и этюды, и технику речи. Я понял, что у меня жуткая память. Для ребят-артистов, которые со мной вместе учились, запомнить страницу текста ничего не стоило, они через пять минут знали ее наизусть. Мне же нужно было две недели ее долдонить, я ничего не запоминал, а то, что выучивал, забывал через час. Со мной рядом учились профессионалы, которые уже играли на сцене. Были ребята даже с Таганки. И партнеры, которые теперь выходили со мной не на лед, а на сцену, чувствовали себя здесь вполне естественно.
Казалось, и у меня есть опыт выступлений, причем перед аудиторией значительно большей, чем у них. Но мы же, фигуристы, бессловесные. Мы чувства показываем мимикой, жестом, пластикой, хореографией, прыжками. Но как только я слышал свой голос, более того, сочетание своего голоса с движением по сцене… тут у меня возникал непреодолимый барьер. В институте я учился не только тому, как готовить и играть роли, но и как облекать свои мысли в ясные и конкретные фразы, что потом в общении с собственными артистами мне очень пригодилось. Когда режиссер общается с артистами, то чаще всего он тоже играет. Бесконечная пьеса, где один артист несчастный и слабый, у второго – мама заболела, у третьего – троллейбус с проводов сошел, в конце концов все они опоздали на репетицию. И нужно так разговаривать, чтобы их не обидеть, но в то же время поставить на место. Искусство речи тут пригодилось. Умение говорить с артистами – от Шалевича. На его разборы наших работ я приходил с диктофоном. Мы обычно проигрывали какую-то сцену, потом он нас усаживал и проводил разбор полетов. Вячеслав Анатольевич не имел возможности общаться с нами долго, что совпадало и с моим режимом: не получается на льду разговаривать обстоятельно – холодно. Нужно все быстро пройти, в тонусе всех держать, пока артисты не окоченели.
У театральных другой принцип мировосприятия. Они после репетиции или спектакля садятся и начинают спокойно в тепле разбирать, как и что. Иногда у Шалевича такие беседы по традиции превращались в монолог на несколько часов. У меня сохранилась запись, на которой Вячеслав Анатольевич разбирал каждого: как он играл, как он двигался, какие должны быть взаимоотношения, какие мизансцены мы перепутали… Причем разбор, как правило, сопровождался театральными прибаутками и историями: вот ты сделал такую-то ошибку, но не переживай, Раневская в свое время… Это нигде не прочтешь, не найдешь в учебниках.
