Следующий мой номер – «Я одессит, я из Одессы, здрасьте». «Одесский банк удрал с деньгами в Ригу, а может быть, в Джанкой или Париж. От сбережений я имею фигу, как говорят французы, ля кукиш», – пел в знаменитом тогда фильме «Неуловимые мстители» комедиант Буба Касторский, он же артист одесской оперетты Борис Сичкин. Конечно, я выступал в соломенном канотье.
Потом я вышел на лед под музыку «Косят зайцы траву, трын-траву на поляне» – знаменитая песня Юрия Никулина из только что вышедшего фильма «Бриллиантовая рука». Все номера, с которыми я выступал, получались некими театрализованными зарисовками и полностью отличались от того, что делали взрослые фигуристы на показательных выступлениях. У них в лучшем случае повторялись фрагменты из произвольной программы, либо они под какую-нибудь трубу или эстрадную мелодию просто делали прыжки и вращения. А кататься, как я, под шлягерные миниатюры… до такого они не опускались, за исключением питерских одиночников. Зато меня с самого начала полюбил зритель. Судьи меня никогда не жаловали, хотя относились ко мне довольно трогательно, но явный перехлест артистичности в ущерб спорту всегда подвергался наказанию. Тем более что в мои времена оценка за технику была превалирующей. Это сейчас наоборот.
Я подрос и стал демонстрировать уже спортивные программы, которые судей не только интриговали, но и ставили в тупик. Например, «Чаплин» или «Иисус Христос», но вторая, естественно, долго не продержалась, мне объяснили, что я на льду пропагандирую религию. Потом «Рыцари Круглого стола» Рика Вейкмана, но тут оказалось, что теперь я пропагандирую фашизм. «Официанта» запрещали, пока мне не пришло в голову назвать программу «Гарсон». Роль родного официанта не подходила советскому спортсмену, другое дело изображение буржуазного гарсона. Была еще программа «Птица», тоже с невеселой судьбой. Но как бы ни складывались обстоятельства, программы у меня получались сюжетные, не просто набор элементов под музыку. Более того, они даже имели названия. Последняя моя произвольная программа – «Человек с тысячью масок», с ней меня уже не послали на чемпионат мира за явное снижение спортивных результатов.
Все началось с чемпионата Европы во Франции (1982), куда я приехал в ранге чемпиона Европы, к тому времени моим тренером стал Овчинников. И шли мы со Шраммом и с Симоном (Жан Кристофер Симон – французский лидер, Норберт Шрамм – немецкий) – ноздря в ноздрю. Я в этой компании не то второй, не то третий, но, по-моему, второй. У меня первый стартовый номер в произвольной программе. Разминка закончилась, меня уже на старт должны вызвать. Самый мандражный момент… пока музыка не заиграет. И в это время на лед вываливаются какие-то люди в тяжелых башмаках, с плакатами. Оказывается, санкционированная забастовка в поддержку польской «Солидарности». В течение пятнадцати минут, что им отвели местные власти, они шлепали по льду со своими плакатами. После такой «домашней заготовки» я и вышел на старт. У меня сохранилась фотография, я уже на льду, а Юра бежит через площадку к судьям спрашивать, что делать. Легко себе представить, какой у меня получился старт. Я и так-то был дерганый, а после этой демонстрации не то чтобы слишком сильно наошибался, но вполне хватало для того, чтобы не выиграть. Третье место. Естественно, о демонстрации на льду в советской прессе и на телевидении говорить запрещалось.
