У Москвина
Расставание со мной у Татьяны Ивановны произошло болезненно. Болезненно еще и потому, что я был, по-моему, первый из ее «детей», которого пригласил к себе такой тренер, как Игорь Борисович Москвин. Татьяна Ивановна поняла, что, если меня приглашает заслуженный тренер Советского Союза, она мне уже не нужна. Собственное непонимание этой трагической для Татьяны Ивановны ситуации я смог оценить только со временем. А тогда она сказала что-то вроде: «Ты должен идти туда». Какие-то простые слова сказала – и отпустила. Мне шел двенадцатый год. В это же время Тамара Москвина становилась в пару с Лешей Мишиным.
Тем летом проходил наш первый совместный сбор в Гаграх, а Тамара с Лешей разругались вдрызг. И Мишин брал меня с собой на тренировки для того, чтобы со мной на полу делать поддержки. Я выполнял роль Тамары. И так довольно долго каждое утро я с ним тренировался. Вероятно, я единственный из одиночников, кто знает, что испытывает на поддержке партнерша, и не только среди мужчин-фигуристов, но и среди одиночниц никого из них на протяжении двадцати дней поутру наверх не поднимали и не вращали.
Когда я пришел к Москвину, то уже ездил на соревнования. У нас дома сохранились снимки, где я сфотографирован с папой. Есть у нас снимок, конечно, и на Красной площади. Первый и последний раз я посетил мавзолей Ленина. Для пацана интересное зрелище – труп настоящий лежит. Это впечатляло. Не каждый же день можно посмотреть на фараона, то есть забальзамированную мумию. Царь-пушка, Царь-колокол, ЦУМ, ГУМ, мороженое в стаканчиках. Папа меня сопровождал. Мама, когда я выступал, панически боялась не то чтобы смотреть телевизор, а даже чтобы он был включен. У нас дома стоял КВН – самый распространенный тогда телевизор с линзой перед маленьким экраном. Меня еще никто и не собирался показывать, но она все равно боялась. Нервничала при наших отъездах, крестила нас в спину, что и продолжает делать, когда я ухожу, до сих пор. Не убирала в квартире после нашего ухода и жутко переживала. А отец отпрашивался с работы, ему, по-моему, нравилось со мной ездить.
В «Буревестнике» я заработал сперва третий, потом второй юношеский разряды, то есть постепенно поднимался по спортивной карьерной лестнице. Соревнований на мою долю приходилось достаточно, и я довольно успешно в них состязался.
Папа собирал все вырезки из газет, ему было достаточно даже упоминания нашей фамилии. До последнего дня он носил их рядом с партбилетом во внутреннем кармане, гордясь сыном. В любую секунду он готов был сказать: «А вот это вы читали? Это всего лишь в позапрошлом году написали». Он выглядел очень трогательно, но когда он меня доставал (нельзя такое говорить о родителе, но папа меня простит), я обычно ему «очень серьезно» говорил: «Папа, отойди, а то я сейчас тебя в форточку выброшу». Потому что папа был мне по плечо, маленький, щупленький.
