— И все? — спросила она.
— И все. Тебе мало?
Он закурил, сел верхом на стул. Скрутил из бумаги кулечек для пепла.
— Звонил твоим, говорил с Сашкой. Проявлял, так сказать…
— И выпытал, когда я приезжаю.
— Клянусь!
— Не клянись, все равно соврешь.
Он посмотрел на сигарету, сбил пепел.
— Ну, ладно. Как ты там, грызла гранит?
— Грызла. Были лекции, семинары, ходили по музеям, театрам… — Она тянула время, чтобы помучить его.
Он вставлял «ага», но не слушал. Курил, двигал стулом, переступал ногами, заглаживал пятерней свои кудри — девчонке бы такую гриву, всякий раз думала Кира Сергеевна. Зачем мужику?
— Ну, как ты там? — опять спросил невпопад и уставился на нее, не мигая.
— Не я тебя интересую, Игнат Петрович. Не я.
Он потянул носом, пробормотал:
— Почему? И ты тоже…
У него получилось наивно и искренне, и Кира Сергеевна засмеялась.
— Ну, ладно. В итоге, как наша операция под кодовым названием «Обход»? — наконец спросил Олейниченко. — Увенчалась?
Операция означала: испросить в столице разрешения и лимитов на строительство нового стадиона. В обход области, которая лимитов не выделяла.
— Увенчалась, Игнат.
От радости он вскочил и даже сделал выверт ногами.
— Ты… Ну, ты — это ты! Я не только тебя, я, гляди, сейчас твой стол поцелую!
И в самом деле — чмокнул полированную крышку стола.
Мальчишка. Человеку под сорок, а все еще комсомолец, лихой заводила. Нетерпеливый, прямолинейный. До сих пор уверен: стоит крикнуть «За мной!» — тотчас все кинутся за ним на любой аврал.
Кира Сергеевна смотрела на него и думала: к его русым кудрям, к улыбчивому молодому лицу подошла бы гармошка, а тут — «мэр». Он и сам, наверно, мучился своей моложавостью, иногда вдруг начинал играть в солидность, напускал хмурь на лицо, сдвигал брови, а губы не слушались, из глаз выглядывала улыбка.
Опять ходил, как маятник, туда-сюда, кусал сигарету, приговаривал:
— Теперь увидишь… Будет и у нас большой спорт! Хороших тренеров подберем! Будут свои чемпионы! Все будет!
Примолк, остановился у окна. Курил, выпуская дым на улицу.
— Знаешь, Кира, я ведь здесь, в этом городе, родился и почти всю жизнь прожил тут. Я люблю его, как человека. Вот вечерами смотрю на его огни, на светлые окна домов и думаю: и я причастен к тому, что в новых домах зажглись огоньки… Ради этого стоит жить.
Он помолчал, тряхнул кудрями.
— Да, ради этого стоит жить.
Кира Сергеевна вспомнила свои мысли об ушедшей молодости. И поняла, что нисколько не жалеет о ней. Наверно, и Олейниченко не жалеет. Наверно, и для него настало Время Работы. «Ради этого стоит жить» — в молодости тоже говорят такие слова. Но разве чувствуют так отчетливо их мудрость и правоту?
