Я подчеркиваю ценность этих вещей, чтобы приблизиться к моему тогдашнему состоянию. Многим юным сердцам знакомо это состояние бездомности внутри тесного круга, искусственно перекошенного воспитанием и ослепляющими буржуазными привычками. При тепловатом благосостоянии либерального времени там было, в конце концов, не так уж и плохо. Но некоторые желания выходили за пределы этого круга. А желания, остающиеся слишком долго неопределенными и неосознанными, проникают в кровь, как западающий яд; они приносят с собой стародевичье настроение, свойственное сытым поколениям и целым эпохам. Но здесь и там, в таинственном, в сновидении, в прекрасном или в необычном вспыхивала искра, беспокоящее и одновременно подстрекающее подтверждение другого мира, чаемого вдали и близкого сердцу. Все это казалось предвестием счастья. Это предвестие напоминало отдаленный звук, глубоко и проникновенно раздающийся в сонном покое старого города. Это было как смутный запах, веющий от чужих берегов, но душа жадно вдыхала с ним что-то неопределенно знакомое. Да, и эта страна счастья, страна богатейшей, осмысленнейшей жизни, горячего, смелого движения и великих, одиноких приключений… Что же это было, если не Африка?
Я сказал, что от неведомого, от магической перспективы с предвестием счастья прерывается дыхание. Народное поверье дает прекрасный пример такого мгновения, когда улавливается существо счастья, коренящегося в обетовании. Так бывает, когда странник, ошеломленный сверкающей дугой метеора, сдерживает изумление и в молчаливом напряжении сосредоточивается на одном желании, которое не может не исполниться. Вот и тогда, когда подобное мгновение внезапно простирало свои бабочкины крылья, желание срывалось, как стрела с тетивы лука: желание видеть возвышенные, пестрые и ядовитые чудеса темной части света, по которой каждый из нас когда-то томился и которая для каждого по-своему звалась или до сих пор зовется.
Берлин
Первое сновидение в новой квартире{47} не очень обрадовало. Пыльная, унылая дорога вела меня через местность, где на холмах располагались луга. Вдруг промелькнувший мимо уж поразил меня роскошью своего узора, сочетавшего серую сталь и синь осота, и хотя у меня появилось намерение, не удержать ли его, я упустил ужа, и он затаился в травянистой чаще. Этот процесс повторялся неоднократно, только змеи тускнели, блекли и обесцвечивались; наконец, на дороге стали попадаться лишь мертвые и совсем уже запыленные. Тут я увидел в луже горстку бумажных денег, размокающих порознь. Каждую из них я извлекал из лужи, очищал от грязи и прятал.
