Я подошел к стене и отдернул полотенце. Что и требовалось доказать: никакой Бездны! Моя и только моя физиономия! Длинный нос, ввалившиеся щеки, выцветшие глаза и рыжая щетина на щеках и подбородке. Себастьян Март собственной персоной, не красавец, но и не урод — прошу любить и жаловать!
Несколько минут я изучал свое отражение, потом потер подбородок и широко зевнул, а когда вновь бросил взгляд на зеркало, из серебряной рамки на меня смотрело чье-то чужое лицо.
— Глаза — это зеркало души. Я говорил, а ты не верил, — усмехнулось отражение Яна Верга. Давным-давно отправившийся к бесам брат-экзекутор прищурился и как ни в чем не бывало продолжил: — Как обычно и случается, сила досталась тому, кто меньше всего этого достоин. Ну? Ты и дальше собираешься валять дурака или наконец ей воспользуешься?
Я попытался оторвать взгляд от зеркала или хотя бы отодвинуться от него, но тщетно — тело онемело.
— Зачем цепляться за бренное существование, если можно стать по-настоящему великим? Разве ты не хочешь обрести бессмертие и вечную молодость? Власть, наконец? К чему возводить в культ свою человеческую сущность? Это ведь не даст тебе ничего, кроме смерти! Сколько жалких людишек ты собственноручно отправил в Пустоту? Сколько отправишь еще? Что общего у тебя с ними?
Зеркало пошло рябью, и вот уже на меня уставился жулик, не от большого ума решивший, что может безнаказанно обворовывать старину Оша. Стремясь скрыть свои проделки, он попытался убить меня, да не вышло — точнее, вышло наоборот, и это все, что я о нем помнил.
А потом лица стали сменять друг друга с пугающей быстротой.
Я видел удавленников и утопленников, заколотых и зарубленных.
В мундирах и камзолах, рубахах и плащах, в шляпах и с непокрытой головой.
Бандитов и жуликов, солдат и шпиков, двойных агентов и простых предателей.
Но хватало и тех, кого я так и не смог припомнить. И это пугало сильней всего…
— Зачем оставаться в ряду жалких неудачников, когда сама судьба дает тебе шанс возвыситься? — продолжил увещевания звучавший у меня в голове голос самой Бездны, — Прими даруемую тебе силу и стань великим! Забудь о ничтожестве, которое звали Себастьян Март, тебе уготована иная судьба! Ты должен…
— Нет! — во всю глотку рявкнул я и со всей дури шибанул кулаком в зеркало. — Никто! Никогда! Не посмеет решать за меня! Никогда!
Из рассеченных костяшек хлынула кровь, и боль в порезанной руке прогнала накатившее вдруг бешенство. Я выругался и принялся заматывать правую кисть подхваченным со стола полотенцем.
