Король Леопольд самолично вынес решение 15 июля 1699 года. Надь Гергей был признан виновным в самозванстве, и было поручено Каройи Шандору для поимки оного испрашивать помощи у полиции областных центров.
Но до этого не дошло, потому как Гергей Надь около того времени помер в Трансильвании.
Имре Вальтер, который, используя архивы семьи Каройи и материалы собственных исследований, написал историю лже-Каройи, не упоминает, каким образом Гергей Надь попал на турецкую галеру.
Очень возможно, что, бродяжничая, поступил он в солдаты, но не больно-то геройствовал, а когда дело дошло до крови, сдался в плен. Он мог слышать вести об исчезновении Иштвана Каройи, ну и поразил воображение своих сотоварищей по рабству да и самого Л искан россказнями про то, как попал в турецкое рабство.
Особо интересным случай этот делает беспримерная дерзость, с которой Гергей Надь пошел на авантюру. В делах по крупным аферам иногда удивляет, насколько примитивен и необразован герой-мошенник. Это можно объяснить только тем, что у такого человека очень узок кругозор, он не способен рассчитать, во что всаживает нож и храбро рискует, бросая кости. Случай поможет — кости могут упасть вверх шестеркой. Гергею Надю помогло то, что он первым наткнулся на старого Балажа Кишша, а потом встретился с поразительным незнанием людей у кардинала Коллонича и короля Леопольда.
Еще одна достопримечательность в этом деле — супружеская любовь госпожи Юдит.
Супруга не бросила этого мошенника и негодяя-бродягу, до конца оставаясь с ним, пособничала во лжи, помогала найти свидетелей. Хотя могла быть уверена, что суд они проиграют, а ее благоверного отдадут в руки палача по обвинению в самозванстве.
Даже провожала покойного супруга с такой помпой, которая полагалась бы настоящему барону Иштвану Каройи. Приглашенный к проведению церемонии похорон священник Жигмонд Визкелети среди прочего сообщал Шандору Каройи, что вдова потребовала отпевать усопшего как настоящего барона Иштвана Каройи.
Поставленный в трудное положение священник сказал прощальную речь над остывшим трупом барона Иштвана Каройи, которую закончил он так:
Si Károlyi es, dixi, cecus non dixi.
«Если ты Каройи, я сказал это, в ином случае — нет».
