Следствие было окончено в таком незавершенном виде, ждали приказа из Вены.
В это время серьезная болезнь свалила Кобенцля в постель. Больше он не встал. За два дня до кончины он получил от канцлера фон Кауница распоряжение приостановить все действия по делу девушки до дальнейших распоряжений.
Что могло случиться в Вене? Что за новый секрет в этом и без того таинственном деле? Об этом молчат государственные акты, молчит и частная переписка, и мы не узнаем никогда. Как не узнаем мы и того, кто и по чьему приказу через четыре дня после кончины Кобенцля выпроводил девушку на бельгийскую границу.
Там этот кто-то вручил ей пятьдесят золотых и отпустил на все четыре стороны.
О ее дальнейшей судьбе ничего не известно. Кажется, все же ей помогала некая таинственная рука, которая то прикасалась к ее судьбе, то непонятным образом, словно пугаясь собственной дерзости, отстранялась.
Возможно, в Брюсселе точно знали, что с бельгийской границы ее не гонят в никуда, а на французской границе уже кто-то ждет. Может быть, ее судьба повернулась к лучшему, если удалось выйти замуж; а может, и к худшему, если ей пришлось жить своей красотой.
Назвать авантюристкой девушку нельзя. Но то, что ее мать надо искать среди верхушки австрийской аристократии, — вне сомнения.
Вопрос о том, был ли ее отцом император Франц, теперь уже никого особенно не волнует. В феодальном государстве общественное мнение, конечно же, было бы возмущено известием о такой неслыханной дерзости, что кто-то пробует выдать себя за дочь императора!
Историей Фелиции Юлии фон Шенау я занялся потому, что она являет собой прекрасный пример двойной морали Габсбургов. Мария Терезия с неумолимой строгостью преследовала сбившихся с пути женщин и девиц, но склонялась перед изменами собственного мужа и снисходительно взирала на то, что он, помимо своих законных деток, приделывает к генеалогическому древу лотарингского семейства еще и незаконнорожденную веточку[52].
Она пишет своему зятю Карлу:
«Это несчастное создание утверждает, что она дочь нашего покойного Господина. Если бы в этом была хоть малая толика истины, я бы обращалась с ней с такою же любовью, как и с собственными детьми».
Похвальное веление сердца, но в нем нет речи о матери. Императрица подвела бы ее под уголовные статьи «Codex Theresiana»? Ой ли. Кодекс писан для народа, а не для аристократии. В нем незамужнюю мать венчают позорным венном бесчестья, эдакой короной с одиннадцатью ветвями, которая, как дымовой колпак в германских сказаниях, делает невидимыми пятна нравственности.
