Но рано или поздно все заканчивается. Конечно, закончился и тот вечер. И наступил сегодняшний. И я сижу в той же самой комнате, освещенной то же самой лампой, что и в тот далекий теплый и уютный вечер. Но как же все изменилось! Почему так все изменяется? Почему, почему я не могу больше прижаться к пушистому свитеру отца, зато начал ненавидеть мать? Почему, почему, почему все произошло именно так? Мы же хорошие люди, мы добрые. Так отчего же все так неустроенно у нас сложилось?!
Мы снова заперлись в ванной. Я дрожащими руками наливал теплый проявитель в бачок, а потом осторожно-осторожно крутил…
— Шабаш! — сказал отец, взглянув на часы, и я аккуратно слил проявитель в раковину.
— Что же, вот это уже недурно, — объявил он, глядя на пленку, на которой уже вполне отчетливо вырисовывались силуэты домов, деревьев и чернолицых людей.
— А когда печатать будем а, пап?
— Ну вот скоро и будем.
— А давай сегодня, а?..
— Нет, сегодня уже поздно в магазин идти. А вот в понедельник как раз…
Я приуныл. В самом деле, сегодня суббота, а фотомагазин откроется лишь в понедельник. Придется ждать сегодня и еще завтра. Долгих два дня! Впрочем, ничего иного все равно не оставалось.
К счастью, у меня была моя книга. И снова я рассматривал фотографии, картинки с фотоаппаратами, перечитывал о процессе проявки пленки и печати на бумаге…
И наконец, случился тот день, когда мы с отцом двинулись в магазин. Ноги сами несли в отдел фототоваров, где на полках ютились красные пачки фотобумаги, а в витринах были разложены аккуратные пакетики с проявителями и фиксажами. Словом, настоящий праздник! А потом разводили на кухне фиксаж, я протирал красный фонарь. Стоял особенный запах — химикалий и новеньких покупок.
— Один, два… — начал считать отец, когда досчитал до десяти, быстро захлопнул красную шторку на увеличителе.
Я заворожено смотрел, как медленно проступают в красном свете — но уже не странные пленочные силуэты, а самые настоящие лица, деревья…
— Пап, ты гений… — прошептал я, и правда чувствуя гордость и за себя, и за своего отца.
Куда, ох куда все ушло? Почему хорошие вещи не могут продолжаться так долго, пока не надоест, зато от плохих будет еще тошнить и тошнить? Когда заканчиваются каникулы — всегда грустно. В последний каникулярный вечер я долго хожу по комнате, не решаясь лечь в постель. Это будто граница, разделяющая время «до» и «после». Положишь голову на подушку — и ты уже в школьном времени, хотя ровно за секунду до того ты был еще внутри таких счастливых и свободных каникул. Хотя ведь дело не в подушке. Можно не спать всю ночь, но каникулы все равно закончатся в семь утра и нужно будет одеваться, и идти в школу.
