Эта боль и отрезвила меня. Но на ногах еще держалось — то ли приятное, то ли мерзкое — ощущение чужого тела — я сам до конца еще не понял, нравится оно мне или нет. Но темные сгустки крови, тускло мерцавшие под электричеством, притягивали взгляд. И внизу живота разливалось щемящее горячее возбуждение. Мощный стояк пробивался даже через штаны. Но державший меня старшеклассник этого не заметил.
— Да пусти уже, — я обмяк в его руках, чтобы показать, что не намерен дальше драться. А потом откачивали салагу водой из-под крана. Как только он открыл глаза, я сразу слинял прочь.
Вечером, вспоминая произошедшее, снова ощутил стояк, не выдержал, вышел в туалет и долго, с небывалым до того наслаждением мастурбировал, восстанавливая в мелочах и ощущения мягкого тела, и темные сгустки крови…
Потом было стыдно и жалко — себя жалко, бедолагу того в туалете жалко. За что я его? Он же не нарочно. Теперь меня бояться будет.
Ну и пусть. Пусть боится. Пусть хоть кто-то меня будет бояться, а не я всех. И другим расскажет, кто я такой.
И еще эти ошметки крови постоянно вставали перед глазами. Темно-бордовые, густые, как сироп; и тусклые блики лампы в них. Встать бы на колени и лизнуть. Погрузить язык внутрь теплой кровяной массы — и держать, держать, чтоб сначала пропитался кровью кончик, потом дальше и дальше — весь язык. Теплая, солоноватая кровь. Такая липкая, когда загустеет, мягкая, приятная…
«Что это со мной? — вдруг меня передернуло, нахлынуло отвращение, — Как я могу думать о таком? Неужели мне это — нравится?»
— Да ты там помер что ли? — послышался голос матери, — не один дома живешь и в туалет ходишь.
От ее слезливых интонаций в который раз захотелось дико завыть и убежать — далеко-далеко, куда угодно, только бы не слышать этого слезливого дребезжащего голоса и не видеть замученную физиономию той, кого принято ласково называть «мамой».
Я выскользнул из ванной и юркнул назад в свой мирок — в свою комнату.
Все из-за отца. Ничего бы этого не было, не «загуляй» он. Только теперь все равно не важно, вернется или нет. Даже лучше, чтоб не возвращался: после больницы этот человек мне стал противен, и да — я его боялся. Боялся порой до расстройства желудка, когда по лестнице слышались шаги, похожие на его. Не верилось, что когда-то я любил этого мужика, что было время — мы вместе читали, играли, занимались фотоделом…
Однажды летом, кажется, я тогда учился классе в пятом, пошли в магазин и купили фотоаппарат, за 15 рублей. Смена 8М. Не знаю, увлекся ли отец фотографией сам или просто захотел меня побаловать, только часа через полтора мы, сидя на диване, увлеченно разбирались с инструкцией. Не совсем знакомые слова «экспозиция», «выдержка», «диафрагма» завораживали. Казалось, что достаточно просто их выучить, чтобы стать настоящим фотографом. Заодно мы купили какую-то тоненькую книжку, по которой сразу же научились заправлять пленку. В розовой инструкции к Смене, впрочем, тоже показывалось, как это сделать, но в книжке как-то нам показалось нагляднее.
