Портье лишь подбросил бровь. Что-то мне подсказывает, что он не подумывает идти мне навстречу.
– Букеты от месье Пито, – потряс я своими вениками. – Подарок. Мне велено доставить их лично в руки. Так что?
– Я не могу делиться подобной информацией, – непробиваемый флегматик, чтоб его.
– Месье Пито мало заплатил? Или что Вы ждёте от него? Он может подъехать…
Портье отлично выучили – он не дёрнулся, даже дыхание его не изменилось. Тем не менее, богобоязненный человек отступил:
– Номера 312 и 314.
Я не поблагодарил. Вообще ничего не сказал, направился наверх. Ступени-ступени, второй этаж, залитый светом. Взгляду попадается мусорная корзина, в неё я с горем пополам втолкал около трёх десятков роз.
Разумеется, у меня и в мыслях не было презентовать именитым музыкантам броские букеты. Ограничившись необходимыми сведениями, я пристроился в хвосте очередной процессии дам и покинул «Янтарь».
Совсем темно стало, поспешим в подвал.
Когда я вернулся… ну, Виктория была несколько расстроена:
– Папа, что за дьявол? Где тебя черти носили?
Она принялась костерить меня прямо в общей комнате (или как это назвать?), что очень понравилось некоторым. В первую очередь я говорю о Штиле, который заулыбался, как ужравшийся сметаны кот. Раз уж так получилось, я был бы не против, чтоб он полез со своими комментариями: они дадут мне полную свободу начистить ему рожу. Вообще, этим индивидом я бы занялся длительными и регулярными уроками манер.
Дочь растопыривает иголки. Не стану её в этом винить, но и отрицать, что сама виновата, тоже не могу.
– Я занялся собственным расследованием, – нарочито хладнокровно ответил я и снял шляпу.
– Каким расследованием, папа? Я же просила тебя отдохнуть и успокоиться!
– У меня всего неделя, а я буду сидеть и успокаиваться. Не возражаешь?
Последний вопрос я адресовал Трюкачу, который охотно подвинулся и освободил мне уголок лавки. Проведя весь день на ногах, я даже не прочь воспользоваться советом дочери. Впрочем, уже поздно, что её особенно злит.
– Папа, послушай меня, – повыбрасывала она стальные примеси из голоса и в успокаивающем жесте закачала рукой, – я прекрасно понимаю, что время поджимает…
– Раз понимаешь, к чему весь этот разговор?
Это пререкание заставило её в бессильной злобе пыхнуть паром из ноздрей на потолок. Я не то чтобы не замечаю собственного упрямства, но я понимаю его причины и, вроде бы, доходчиво их объясняю.
Да и дочь в свою сторону дёргает одеяло – только держи. Что ей тут кажется нечестным?
