Подчеркиваем: этот порочный круг не есть следствие небрежности мысли. Он возникает неизбежно, ибо пара — объективно-эстетический предмет и эстетический субъект — действительно не имеет других определений, кроме как друг через друга. Отсюда-то как раз с абсолютной необходимостью и возникает отмеченный выше у многих авторов и действительно единственно возможный способ определения объективно-эстетического как «объективно-человеческого» вне человека, то есть как вынесенного во вне и объективированного общественно-человеческого и эмоционального субъективного содержания эстетической оценки. И если мы сталкиваемся здесь иногда с определениями, не грешащими явной тавтологией, то это лишь потому, что тот или иной автор, декларируя объективно-эстетический предмет, просто не утруждает себя каким бы то ни было его анализом: «[...] Эстетическое есть и наше представление и предмет нашего представления. То, что мы переживаем субъективно, как эстетическое наслаждение, есть состояние, порожденное взаимодействием чувства и предмета. Это лишний раз доказывает, что эстетическое чувство, как и любое другое, — предметно» 37. Вот и вся теория.
Любые же попытки охарактеризовать объективно-эстетический предмет не через его эстетическое восприятие, но выделив некоторые его объективные собственные качества, не связанные с повышенно эмоциональным, повышенно человеческим содержанием эстетической оценки, немедленно лишают этот предмет всякой специфики именно эстетического предмета. Поиски природной объективности в этом случае превращают объективно-эстетическое просто в объективно-природное: природная жизнь, природный ритм, природная целесообразность. Поиски общественной объективности — либо в утилитарные функциональные отношения типа пользы, либо подменяют искомую общественную объективность общественной обусловленностью идеалов и оценок. В том и другом случае эстетическая определенность предмета уходит из его характеристики, как вода из решета. Или тавтология «объективно-человеческих» эстетических определений, или утеря всякой определенности. Третьего не дано.
Однако дело не только в этом. В логической неразрешимости задачи при внимательном анализе ее условий можно увидеть поистине грозную для исследователя ее неразрешимость в принципе. Более того, неправомочность самой ее постановки.
Ведь если «объективно-эстетическое» принципиально, по самой своей природе не поддается рациональному исследованию (пи объективно-аналитическому, ни логическому), значит либо его не существует вовсе, либо оно иррационально. Предположить, будто есть действительно нечто объективное вне сознания, не поддающееся научному эксперименту и анализу и, следовательно, принципиально не входящее в научную истину, значит или признать непознаваемость части материи, или допустить существование в мире неких воспринимаемых лишь интуитивно нематериальных явлений.
