Я смотрел на стоящего ко мне спиной Василия, на его сгорбившуюся спину, и мне было очень тяжело.
Как не крути, а мы привезли друга в психушку.
И сколько бы я не говорил себе, что Василий виноват сам, а мы не бросаем, а спасаем его, на душе все равно было муторно.
И мой мозг противоречил моей душе.
А душа противоречила мозгу.
И не то, не другое не становилось главным.
Может именно в этом и заключается их единство: душа поправляет трезвый расчет, а мысль корректирует душевные порывы.
И совершенен только тот человек, который может отличить одно от другого, не поддавшись чему-то одному.
Правда, совершенный человек – не свободен.
И это плата за любое совершенство.
Ведь свобода – это еще и право людей делать неправильный выбор…
…Еще несколько лет назад, когда мы только познакомились, Василий был самым веселым из нас, не беззаботным, а именно веселым:
«…Воровали мы яблоки. Я на самую верхушку забрался, а тут – сторож. Ну, я и сиганул вниз. Хорошо, что снега было по пояс, а-то бы точно ноги переломал…»
«…Помню, под Воркутой, сопка, аж потемнела, как тенью тучи накрытая. Тьма саблезубых зайцев-шатунов. Им не пути не становись. Оленя в шесть секунд до костей обгладывают…»
«…Еду я на днях с Хакамадой в метро…»
А теперь, мы молчим. Хотя я понимаю, что я должен сказать Васе что-то серьезное, по-настоящему важное, но у меня нет слов.
Если бы люди всегда знали, где найти правильные слова, они, наверное, были бы счастливы.
Или, наоборот.
Перестали бы быть людьми, даже не заметив этого…
Как-то я сказал Грише Керчину, когда тот уничтожил свою, неудачную, по его мнению, картину:
– Для того, чтобы быть не довольным собой, нужно быть очень самокритичным человеком.
Григорий ответил мне:
– Для того, что бы быть недовольным собой, нужно быть разумным.
Не больше…
А потом добавил: – Самокритичным нужно быть для того, чтобы не быть недовольным другими…
Если бы я продолжал думать о том, что нас четверых связало, то, вспомнив об этом случае, легко смог бы понять – что именно? Каждому из нас было, что сказать остальным…
…Ни под разумного, ни под самокритичного, в этот момент я не подходил ни по каким, даже самым раздутым меркам.
И потому, мне простительно, что я задал глупый, но едва не оказавшийся вещим, вопрос:
– Василий, как ты думаешь, что о нас скажут женщины, когда мы умрем?
