– Красивые купола. Было бы время, здесь вполне можно было бы поработать, – сказал Андрей, а я вспомнил, как недавно разговаривал с батюшкой из церкви Иоана-война:
– Видимо, я никудышный православий, – сказал я ему, когда оказалось, что я не знаю, какой рукой нужно креститься, – Утешает то, что католик из меня получился бы еще хуже.
А батюшка ответил мне:
– Если сомневаешься в своих добродетелях, значит с православием в твоей душе все в порядке…
У батюшки было два «Ордена Боевого Красного знамени», а у меня только грамота от ЦК профсоюзов, но он признавал мое право разговаривать с ним на равных.
И мы оба не лицемерили. Я ведь и вправду, до сих пор не знаю, что больше портит жизнь большинству людей: мысль о том, что Бога нет, или мысль о том, что с Богом когда-то придется встретиться…
…Калужский пригород завершился своим чередом. А потом появился сам город.
Среднеэтажный, среднечистенький.
Среднебезработный.
– Калуга – красивый город, – проговорил Андрей.
– Почти, как Тверь. А Тверь – очень красивый город, – ответил ему Петр.
– И Калуга, и Тверь – красивые города, – добавил я. А Петр подытожил:
– И Калуга, и Тверь – красивые города.
Если в них жить не надо.
Все чужие города красивые, до тех пор, пока в них не приходится жить. А, как только в них начинаешь жить – они становятся тем, что они есть.
Чужими городами.
Наверное, оттого все люди живут в своих, а не в чужих городах…
…Найти дорогу к больнице было не сложно. Прямо на въезде в Калугу стоял указатель «Ахлебинино», а в самом Ахлебинине оказалось одно единственное здание, огороженное забором из металлических прутьев.
На побеленных воротных столбах, видимо для тех, кто не верит с одного раза, висели две черные таблицы с желтыми буквами: «Вторая психоневрологическая больница г. Калуги»
По одной на каждый столб.
Василий тоже увидел эту надпись.
Он посмотрел на меня, и его лицо потускнело:
– Вы верите, что я брошу пить? – в этот момент, он был настолько жалок, что я не смог ему соврать:
– Нет. Ведь водка сильнее человека.
Но это ничего не меняет…
Вася вышел из машины, но не пошел никуда, а так и остался стоять в нерешительности в нескольких шагах от «Ленд-ровера».
И тогда Андрей тихо проговорил:
– А ведь когда-то его картины можно было любить без сострадания.
Петр ответил:
– Когда-то, без сострадания можно было любить его самого…
Вообще, слово имеет очень большую силу.
Даже не смотря на то, что дураки тоже так считают.
Помню такой случай – заехали мы с Андреем к Петру.
