Мы уходили, уводя тихую лошадку под уздцы, обходя провалы, трещины и кипы вскинутого могучей природой грунта. Нам было все равно. Пожалуй, не все рухнуло в пропасть, пожалуй, труба не загнулась навсегда. Что с этого? Мы уходили на Запад.
Мы шли и шли, а, выйдя на относительную землю, сели в телегу и поехали прочь от тех мест, окуда чуть пробивался рассвет. Нашли какую-то лесную дорогу, и лошадь сама, без понукания, поплелась дальше.
– Умная лошадка, – тихо плача, сказала Тоня.
– А то, – поддержал я подругу и обнял за плечи.
Чуть светало. Лес кончился, дорога вилась по перелескам, мимо сухого болотца, среди кривых дубов. В зелени вскочили птицы и затеяли шумный разбор событий. Теплое солнце этого раннего мая чуть нагрело верхушки осин и берез. Тонкие сосны наклонились к востоку, приманивая тепло и скрипя на холодноватом ветру голосом старухи Доры.
Тоня порылась в рюкзаке, вытащила батистовый платочек и деловито высморкалась.
– А что это? – из сумки вывалилась смешная игрушка, подаренная мне толмачек. Слепой экран плоской таблетки зеркально смотрел на нас. Тоня приложила ладонь, потом сунула мне. Я тоже приложил. На экранчик выпрыгнуло старое фото. Паренек лет пяти в странных пестрых трусах и майке застенчиво позировал, стоя по щиколотку в траве на опушке небольшого леска. Видно, снимал его кто-то из родных, близких и любимых людей, так он улыбался, нежно и дружелюбно. На голове его белым голубком топорщилась глупая панама.
– Ой! – воскликнула Тоня. – Вылитый ты, так здорово, – и я, стесняясь, погасил ладонью экран.
Впереди, справа от дороги на стыке поля и лесной поляны показалась дырявая крыша кривого домишки. Покосившееся строение окружал сад из крапивы, двухметровых лопухов и старых яблонь, на одной из которых в эту пору позднего сентября еще ярким новогодними шарами горели прекрасные, отсюда видно – сочные, яблоки. В домике, видно, давно-давно никто не жил. Нас встретила лишь изрядно одичавшая кура, за которой высунулись из травы два-три бегающих желтых шарика.
– Что это тут, Петенька? – спросила Тоня, резво спрыгивая с телеги.
«Прекрасное кладбище, – подумал я, памятуя, впрочем, об учителе Акиме. – Да, место тихое. И очень бы славно похоронить здесь любимого Акима. Вон там, под корнями развесистого цепкого дуба будет покоиться его легкий прах. Весной корни нальются бродящими стремительными веселыми соками и потянут учителя вверх, через упрямый кривой ствол по упругим жестким ветвям – к листьям, звенящим на ветру днем и шепчущим молитвы к ночи. И учитель вновь встретит солнце, а вечная душа его встрепенется и ласково заговорит с нами. Тут можно и дописать в книгу с картинками послание пришельцу. Вот только, где добыть симпатических чернил, – прикинул, глядя на лопухи».
