– Спасибо, – поблагодарил я.
– Ты пойми, урод… всех, тут всех надо кончать. Окончательно. Не видишь? Распустили до кости. Блядки, музыка, переписка по «Дружку». Это чего, вертикаль? Свобод навели, а говно течет криво. Решение вопрос в корне. Корчевать. Кустарник ровнять под корень. Один зеленый коктейль в год, под присмотром. Одна баба, в казарме под надзор. Тонна турнепса на общагу. Не хошь – выдь вон, там ждут. Кладбища упраздить. Никаких больных-кретинов, уродов, оли… Равенство. Все здоровы. Заболел – в расход. Не гадь генацит… генофон… Вот ты, урод. Жрешь, пьешь лишнюю воду, мочишься в теплом без команды. Тебе плевать. Ты прилип, сука, к печке. Тебя не отлупишь. Тепло, сухо. И вертикаль спала. Я тебе дам кайло и грызи мерзлоту, строй фунтдамен, заведи, если приспичило, овчарку, люби ее, бей поводком по хребтине. Вертикаль.
– А этих всех, – повел белыми губами воин, – этих на фарш, и кормить кобыл, чтобы конку таскали аллюром.
– Но ведь, майор, тут не все хотят на фарш. Эти люди свободны, у них столько же прав выбирать, как и у вас. На фарш, на паровоз…
– Свобода, – сплюнул. – Свобода у природы, у обезьянов, жирафий, премыкатых перед дружкой. Свобода, сука, – чтобы одному убивать и кушать другого. Так в природе зарешечено сверху, с вертикали. Сильный вяжет слабого. И не надо тут вставать у танца жизни промеж ног.
– Свобода, – возразил я, – это искусство сосуществования слабых и сильных.
– Бобер ты, Павлуша, и пойдешь на жир, который волки намазывают люмбагу. Пращуров твой первый об тебя замажется. Но у нас, и правда, не природа. Ихняя дикость не по нам. Потому-то свобода – вертикаль.
– Майор, – обратился я к старшему по званию. – Значит Пращуров тебе не указ? Конституция, голосование, медосмотры. Весь наш справедливый мир.
– Конституция, – горько сообщил патриот. – Пращуров хотел класть на ее, подтирушник. Забулдыга гнойная. У него в Анстердамах ящик с камешками, а в Урагвае – бычное ранча. Встречу – первый на лесоповал поползет, по Новой земле, по Маточкину шару. Овчарами затравлю колбасу импортную. Все зажрались, привыкли выкобениться.
– А если выше, – осторожно спросил я. – Ну, выше.
– Тебе скажу, – осклабился страж устоев. – Ты все одно не жилец. Час-два, и в черный пакет. Групповая яма, встреча с кипящими кастрюльками смолы, техническим коктейлем, с раскаленным шейкером в заду. Тебе скажу промеж нами, друзьями. Слабо там. Там что главное – чтобы тихо, чтоб не зудели, под руку не лезли, не говнились. Нам до людишек очень есть, а там – не надо. Процесс пошел и идет. Миллиард каплет. И все. И чтоб без шума, быдла чтоб не пукала. Похуже шпионства, Павлик, похуже плевать в родину, как вы, мозгатые срете. Так что – понял. Гайка, если болтается, винти ее. Головку сорвало – в отвал.
