Хотя и тут мне несказанно повезло: пара девчушек лет тридцати пяти, увешанных по оголенным плечам матерными наколками и амулетами многократной девственности, хохоча и прикладываясь к пакету запретного содержания, весело плелись по закоулкам и проходным, заваленным мусором дворам. Эти приведут, радостно возвестил мой кардиососуд, так как девки яростно спорили о последней модной отрыжке сезона: литургическому совместно-хоровому пению текстов из старых философов позднего марксизма. А когда задекламировали зонгами из пьесы Новой драматургии «не пассы пассами на пусси, писец постный…», – я и вовсе успокоился.
Так оно и склалось. Через пяток минут я уже ввалился вслед за дивами в дымный, трещащий музыкой в шатающемся стиле фолк, шалман поэтического дна, где почему-то уютно гнездились головастые выродки – дети «Большого покосившегося друга». По телам и заблеванным остатками монологов и мизансцен углам я пошастал по залу. Моих умников нигде не было.
Я устроился, подложив под голову чье-то голое плечо и огляделся. На небольшой сценке кипело сценическое действо. Видимо, это была какая-то пародия-репетиция на планируемый штурм Западного экспресса. На огромной тряпке, изображающей прикид занавеса, а когда-то бывшей простыней, принявшей девственность батальона стахановок, самостийным художником-баллонщиком был реалистично намалеван паровоз с евровагоном. Слева от тряпки стоял человек-монумент со вскинутой вверх рукой, в черной пиджачной паре с манишкой, кепке и с красным бантом на хилой груди. Из ширинки живого манекена торчал умело сработанный макет пулемета, видимо от броневика или тачанки. На вагоне виднелись сработанные грамотеем-художником кривые подписи: «На Запод!», «Париж в агне от нас сгариш» и «Зажигай низивай».
Вдоль рисованной карикатуры прохаживались пацаны в юбках и девицы в высоких ботфортах с хлыстами, все в островерхих чесучовых шлемах бойцов всех революций, такие же рожи высовывались из вырезанных в холсте вагона и поезда импровизированных окошек и дверок. Бойцы пританцовывали, хромо припадали на ногу и иногда вскрикивали: «Такк! Будет-тт!». Время от времени на авансцену выпрыгивали агитаторы с пиратскими рожами и перевязями в полглаза, пучились и читали громко, по-блочьи подвывая, сюр:
– Мон паховозь, у перед иттит… У Копенхаген обстановка,
Ужо не плит мое винтовко… И сехрдце пелмень не гохит,
Я одинокая шютовка… Мон конандарм меня хотит…
У Копенхавн, прошмандовка… Мене за пламень он берит.
