Во всяком случае, сделать то, что к этому приводит.
Первой ее реакцией на это ощущение была ирония.
Ирина просто усмехнулась, потом улыбнулась, а еще позже, почувствовала грусть. И грусть эта сменилась не улыбкой, а страхом.
Ирина испугалась себя, потому, что вдруг поняла, как просто этюды воображения могут превратиться в картину реальности.
Выходя замуж за генерала, она была смелее потому, что была уверена в себе, но встреча с Андреем еще не родив любовь, разземлетрясенила эту уверенность.
Такой сумбур в Ирине мог продолжаться довольно долго, а мог и умереть своей естественной смертью, но вскоре ночью Андрей Каверин приснился ей.
Когда Ирина проснулась, Иван Иванович уже уехал в Генштаб. Иногда ему приходилось уезжать довольно рано, и это тоже была судьба.
Она лежала в постели, ощущая, как под ночной рубашкой горит ее тело, и боялась думать о том, о чем думать ей хотелось.
Ее тело предавало ее душу.
А потом ее рука потянулась к телефону, самому безответственному соучастнику всех событий.
Человек устроен так, что всегда найдет оправдание своему поступку. И это не верно, что в человеке последними умирают надежды. Последними умирают оправдания.
Если они не умирают первыми.
«Наверное, он еще спит. И потом, что в этом плохого, если я зайду посмотреть картины», – говорил разум Ирины ее душе. Не случайно, разум дополняет душу, а душа дополняет разум.
Случайно то, что получается в результате этого.
«Все это отговорки», – говорила разуму душа.
Глупую женщину может застать врасплох ее собственный поступок – умная женщина, на самом деле, всегда знает, что она хочет, когда звонит к мужчине.
Особенно, в том случае, когда она этого хочет.
– Алло, – услышала Ирина голос Андрея.
– Я, наверное, разбудила тебя?
– Все равно, ты мне снилась, так, что почти ничего не изменилось…
Ирина знала, что у нее стройная фигура и красивые ноги, теперь ей приходилось делать выбор.
В принципе, она вполне могла обойтись джинсами и кроссовками, и сейчас, джинсы были первым порывом и последней защитой.
Ирина уже надела эти хлопчатобумажные кариатиды целомудрия, но остановилась у зеркала и посмотрела в свои глаза, а потом медленно расстегнула молнию:
«Не ври себе. Ведь собираясь к нему, ты уже выбрала самые симпатичные трусики», – отдаваясь порыву, как человек, бросающийся в пропасть и уже не оглядывающийся на обстоятельства, она накинула на плечи темно-синюю, обтягивающую блузку-батик, подчеркивающую ее грудь, надела светлые туфли на высоком каблуке и белую мини-юбку.
