Анна закатила глаза, словно бы хотела сообщить мне, что если бы могла, то в этом месте своих откровений обязательно зарделась бы. Но ведь моделям краснеть не положено!
— То есть вы не спите… ну… друг на друге? — растерялся я.
— Почему «не спим»? — сказала Анна обиженно. — Спим. Но… В общем, какая разница! — Анна грациозно махнула ручкой с на совесть нарощенными и наманикюренными коготками.
Конец этому неловкому разговору положило упитанное пепельношерстое существо, которое вдруг прыгнуло мне на колени и застыло там, будто так и надо.
Анна просияла.
— А это наш Буб!
— Это его так зовут? — спросил я, оскалившись. Котов я по жизни недолюбливал.
— Буб по-немецки значит «малыш». А поскольку Кузя вывез его из Германии..
— Хорош «малыш»… Килограммов шесть, — проворчал я, осторожно проводя рукой вдоль хребта модельного захребетника, да простится мне такой тухлый каламбурчик. — Так это немецкая порода? Правильно?
Я был рад говорить о чем угодно, лишь бы не о продюсере Кузе, чья бритоголовая, с упругими складками под бритым затылком, харя раскуривала сигару в ореховой рамочке напротив меня.
— Нет, порода — шотландская. Это — шотландский вислоухий кот. Видишь, какие у него уши? — оживилась Анна. Чувствовалось, что про эту тварь она готова беседовать часами.
— Вижу, красивые.
— В следующем году будем размножать! — с энтузиазмом продолжала Анна. — Я уже и невесту ему нашла, Моника Констанция Земляника Вторая! — сообщила Анна, экстатически похохатывая.
— За это и выпьем! — сказал я, распечатывая шампанское.
Собственно, какая разница, о чем говорить во время процедуры, которую один мой поживший приятель называл «первой стадией спаривания — оконьячиванием»?
Наш разговор мы продолжили на широком сексодроме в спальне.
Аня поставила на кровать поднос с шампанским и закусками, вслед за чем принялась демонстрировать мне верхний ящик комода, битком набитый секс-игрушками.
Перед кроватью лежала кудлатая и дивной мягкости шкура австралийского мериноса. И я, прихлебывая приятно покусывающую нёбо жидкость, думал о том, как разложу длинноногую Анечку в шелковом халатике, едва прикрывавшем попу, на этой самой шкуре…
Я откинулся на подушки. Хмель ударил мне в голову, и я мечтательно смотрел на зеркальный потолок, который отражал все-все-все. И обещал отразить еще больше.
Шотландский вислоухий Буб был там же. Вначале он грыз какую-то хрустящую пакость. Затем играл кисточкой на покрывале. А потом… А потом Анна включила тягучую, со множеством вздохов и ахов медленную музыку и начала меня раздевать. И мне стало не до кошачьих.
