«Что было бы со мной, если бы я...» — подумала Кьяра и, отняв руку от трупика, медленно поднялась и сделала шаг назад.
Вино. Это вино. Оно настолько скисло, что в нем образовались токсины? Но что же это за токсины должны быть, чтобы молниеносно и, главное, так болезненно убить совершенно здоровое животное? На человека оно бы, наверное, подействовало не так быстро... но наверняка не менее смертоносно. Только потому, что вино испорчено?
Или потому, что яд уже был в нем, когда его закупоривали пятьсот лет назад?
Кьяра поняла, что больше не может находиться в этой квартире. В этом разгроме, с мертвой кошкой Стеллы, с разбитой бутылкой и красными пятнами от вина на полу. Она сгребла сумку и выскочила в подъезд. Сердце билось в груди, как сумасшедшее.
Напоследок она успела выхватить взглядом свое белое, искаженное страхом лицо, отразившееся в треснувшем зеркале на дальней стене.
1495 год
Родриго Борджиа, волею Господа Папа святой католической церкви Александр VI, всю свою жизнь шел к тому, чтобы возглавить христианский мир. При этом он целиком разделял мнение флорентийского прохвоста Макиавелли, что благая цель оправдывает любые средства. Мысль эта, столь же логичная, сколь и точная, была вполне в духе времени, и Родриго не сомневался, что достичь вершин может лишь тот, кто вовремя это поймет.
Престол Святого Петра достался ему в ужасном, образно говоря, расшатанном состоянии. Милан, Флоренция, Неаполь существовали обособленно, как самостоятельные державы, никого не слушали и ни перед кем не склонялись. Венецианские дожи совсем обнаглели, и на них не стало никакой управы. Даже Рим, непосредственная область папской власти, погряз в раздорах между баронами, которые то сцеплялись между собой, то объединялись на час, чтобы выгрызть глотку общему врагу, как правило — неугодному Папе. А Родриго Борджиа был неугоден им с того самого дня, как появился в Риме, молодой, честолюбивый, преисполненный стремления навести порядок в возмутительном хаосе, упрочить власть церкви и объединить италийские города против внешних врагов. Разве же не благородная цель? Благороднее не бывает.
И что, получил он понимание и поддержку? Нет. И сознавал это как никогда остро сейчас, стоя у бойницы замка Сант-Анджело, что на Виминальском холме, и глядя на знамена с французскими лилиями, реющие над стенами святого города. Очень мудро было обустроить подземный ход, ведший в замок прямо из папских покоев в Ватикане, хотя Родриго до последнего надеялся, что удастся обойтись без постыдного побега. Позорно вот так покидать святой город, бежать, словно мышь под метлу, спасаясь от хищного французского кота. Но на кого ложился этот позор? На Папу, у которого просто не осталось другого выхода, или на его вероломных подданных, на всех этих Орсини, Колонна, Сфорца... особенно Сфорца! На миланского герцога Родриго был особенно зол. Стоило отдавать свою дочь, дорогую малышку Лукрецию, за безвольного тугодума Джованни Сфорца, чтобы теперь, когда французы двинулись на юг, Милан трусливо распахнул перед ними ворота, даже не оказав сопротивления? И разве это их спасло? О нет, Господу не угодно подобное малодушие: король Карл со своим войском учинил в Милане резню, сущее побоище, о котором очевидцы рассказывали с содроганием. Флоренции удалось избежать разграбления (снова лисица Макиавелли, и что бы герцог Медичи делал без его льстивого языка?), но и Флоренция уступила.
