— Она сказала, что попробует. Она дала мне целую сушеную камбалу за это. Она сказала, я выгляжу так, словно нуждаюсь в хорошем питании. — Действительно? Ты учишься. По крайней мере, нам обломился ланч. Видишь, Урн? Говорю тебе , дело пойдет, если мы забьем на это. — Я бы не назвал отдачей сушеную камбалу и коробку осклизлых слив, мастер. За две недели думания. — У нас есть три обола за притчу для старого Гриллоса, сапожника. — Уже нет. Он забрал их. Его жене не понравился намек. — И ты отдал ему его деньги?
— Да. — Что, все?
— Да. — Не стоило. Уж не после того, как он заездил ее. Которая это была?
— “Мудрая ворона знает, каким путем пойдет верблюд”. — Она стоила мне многих трудов. — Он сказал, что не может понять. — Я не разбираюсь в сапожном ремесле, но я узнаю пару хороших сандалий, когда надеваю. Ом прикрыл свой единственный глаз. Потом он взглянул на форму мыслей напротив. Тот, что звался Урном, предположительно, был племянником и имел совершенно нормальный тип мышления, разве что там было, кажется, многовато окружностей и углов. Зато мысли Дидактилоса пузырились и вспыхивали, как полная кастрюля электрических угрей на огне. Ом никогда не видел ничего подобного. Чтобы промелькнуть, мыслям Бруты требовалась вечность. Это походило на наблюдение за сталкивающимися горами. Мысли Дидактилоса с воем гонялись друг за другом. Не удивительно, что он был лыс. Волосы должны были выгореть от внутреннего жара. Ом нашел мыслителя. И, к тому же, дешевого, судя по услышанному. Он посмотрел вверх на стену за бочкой. Дальше за ними располагалась впечатляющая шеренга мраморных ступеней, восходящих к нескольким бронзовым дверям, а над дверями металлическими буквами по камню было написано слово LIBRUM. Он смотрел слишком долго. Руки Урна сомкнулись на его панцире, и он услышал голос Дидактилоса, говорящий: “Эй, … некоторые из них довольно вкусны…”
* * *
Брута содрогнулся. — Вы побили камнями нашего эмиссара, кричал Ворбис, безоружного!
— Он сам напросился. — сказал Тирант. — Аристократес был там. Он вам расскажет. Высокий кивнул и встал. — По традиции, каждый может выступить на базарной площади. — начал он. — И быть побитым камнями? — допытывался Ворбис. Аристократес поднял руку. — Ах. — сказал . — Каждый может говорить, что хочет на этой площади. Однако, у нас есть и другая традиция, называемая свободой слушания. К сожалению, когда людям не нравится то, что они слышат, они могут слегка… погорячиться. — Я тоже там был. — сказал другой советник. ваш священник поднялся говорить, и в начале все было прекрасно, потому, что люди смеялись. А потом он сказал, что Ом — единственный истинный Бог, и все затихли. Тогда он сбросил статую Тувелпита, Бога Вина. С этого и начались все неприятности. — Вы собираетесь сказать мне, что он был поражен молнией? — сказал Ворбис. Ворбис больше не кричал. Его голос стал плоским, лишенным каких бы то ни было эмоций. В голове Бруты зрела мысль: “Вот так и говорят эксквизиторы. Когда инквизиторы заканчивают, эксквизиторы говорят…”. — Нет. Амфорой. Понимаете ли, Тувелпит был в толпе. — А побить порядочного человека считается очень божеским поступком, да?
