— А вы пробовали на яичном? — спросила Маня.
— На каком яичном?
— Натурально, на самом свежем. Соберите тыщу свеженьких и снесите.
Кругленький захохотал:
— Смотри — баба, а сообразила!
— Эта баба о всем сообразит.
— А возьмет?
— Неужели?! Ведь не дурак же!
Собрали тысячу яичек. Фролов на ручной тележке доставил их к сараю, где хранились дрова лесничего, сгрузил и отправился в контору.
Вошел в кабинет весело и развязно. Не здороваясь, нагнулся к старшему лесничему, сидевшему в глубоком кресле, и сказал:
— Тысячу еще тепленьких, из-под курочек… — И, видя, что Книзе не понимает, пояснил: — Тебе! Ешь, поправляйся! А нам выпас!.. Ведь без выпаса нам, как говорят русские, каюк-каючок…
Фролов смотрел прямо в глаза старшему лесничему и подмигивал.
Старший лесничий встал. Он любил носить форму, как бы сообщать всем о своей причастности к необходимому, прекрасному и величественному в нашей жизни — к лесу, — и сейчас не только его седая голова, глаза, потерявшие мягкость, и голос, особенно медленно произносивший слова, но и сама форма лесничего старалась вразумить человека.
— Зря это вы, товарищ Фролов, у меня этого не водится…
Фроловские брови дрогнули:
— Мало, что ли?
— Не водится, товарищ Фролов, хоть десять тысяч — а не водится!.. Тот лес, куда вы гоняете коров, надо беречь… Там ценный молодняк, а ведь коровы его вытопчут…
— Мало, что ли, леса в России, что ты так об этом молоднячке печешься?
— Видите ли, товарищ Фролов. Нам привычно ценить сталь, чугун, уголь… А лес что?! Леса в России много… Много ли, мало, товарищ Фролов, но лес — ценнейшее народное достояние. Ясно?
— А выгода с этого у тебя будет большая?
— Кто как на выгоду смотрит.
— Ты за дурачка меня не считай, Анатолий Анатольевич, чтоб я тебе поверил. Просто ты зуб на всех нас имеешь, а вот откуда он, этот зуб, нам не понять.
— За что у меня может быть на вас зуб? — нахмурился старший лесничий. — Разве вот за эти яички? Подумай сам — вздумал меня купить, а я не продажный. Так вот, выпас в этих местах не будет разрешен. Если будете пускать коров, будем штрафовать.
Фролов крякнул, кепку сдвинул на затылок, брови его недоуменно поползли на лоб, а глаза стали рассматривать папиросу, которую он разминал пальцами.
— Добром это не кончится… Вспомнишь меня, да будет поздно.
— Ладно, будь здоров. Память у меня на все хорошая.
Всю следующую неделю Анатолий Анатольевич провел в лесах. Дождик моросил без устали. Он сеялся из ровных, серых, безнадежных туч, которые как будто даже и не двигались по небесным просторам.
