Жандарм стал возражать, и оба не заметили, как дошли до казарм.
Поручик Лукаш уже второй день был дежурным по казармам. Он сидел в канцелярии за столом и ничего не предчувствовав, когда к нему привели Швейка.
— Осмелюсь доложить, господин поручик, я опять тут, — торжественно произнес Швейк, взяв под козырек.
Свидетелем всей этой сцены был прапорщик Котятко, который потом рассказывал, что, услышав голос Швейка, поручик Лукаш подскочил, схватился за голову и упал навзничь Котятке на руки. Когда его привели в чувство, Швейк, стоявший все время во фронт, руку под козырек, повторил еще раз:
— Осмелюсь доложить, господин поручик, я опять тут.
Тогда поручик Лукаш, весь бледный, дрожащей рукой взял сопроводительную бумагу, подписал ее, велел всем выйти и, сказав жандарму, что все в порядке, заперся со Швейком в канцелярии.
Так кончился будейовицский поход Швейка. Не подлежит сомнению, что Швейк, будь ему предоставлена свобода передвижения, сам дошел бы до Будейовиц. Если доставку Швейка по месту службы поставили себе в заслугу казенные учреждения, то это основано на ошибке. При его энергии и неистощимом желании воевать вмешательство учреждений было только палкой в колесах.
☆
Швейк и поручик Лукаш долго смотрели друг на друга. В глазах поручика была ярость, угроза и отчаяние. Швейк глядел на поручика взглядом нежным и полным любви, как человек, потерявший и опять нашедший свою возлюбленную.
В канцелярии было тихо, как в церкви. Слышно было только, как кто-то ходит взад и вперед по коридору. Какой-то добросовестный вольноопределяющийся, не вышедший из-за насморка (это было слышно по произношению) на учение, гнусавя зубрил «Как должно принимать членов августейшей семьи при посещении ими крепостей». Ясно слышны были слова:
— Как только высочайшее общество появится ввиду крепости, производится салют из всех орудий на всех бастионах. Комендант крепости выезжает верхом с обнаженной саблей навстречу, и в тот момент…
— Заткните глотку! — крикнул в коридор поручик, — и убирайтесь отсюда ко всем чертям! Если у вас жар, вам нужно лежать дома в постели.
После этого шаги прилежного вольноопределяющегося стали удаляться, и гнусавое эхо прозвучало, замирая: «…и в момент, когда комендант отдает саблею честь высочайшим особам, производится второй салютийный залп, который повторится в третий раз при вступлении высочайших особ на территорию крепости…»
А поручик и Швейк продолжали смотреть друг на друга, пока поручик не сказал тоном, полным злой иронии:
