. Как раз накануне вечером перед этим обедом мы повесили одного сербского трактирщика в этом городке, и наши повара нашли у него в погребе старое тридцатилетнее вино. Можете себе представить, как мы все ждали этого обеда. Покончили мы с бульоном и принялись за курицу. Вдруг перестрелка, потом орудийная пальба, и наша артиллерия, и понятия не имевшая, что это наши части стреляют по нашим же частям, начала палить по линии наших, и одна граната ударила недалеко от самого штаба бригады. Сербы, вероятно, решили, что у нас вспыхнуло восстание, и начали со всех сторон нас крыть и переправляться через реку. Бригадного генерала зовут к телефону, начальник дивизии поднял страшный скандал, что это там за скотина сидит в боевом участке бригады. Ведь он, мол, только что достал приказ из штаба армии начать наступление на левый фланг сербских позиций в два; часа тридцать пять минут ночи. Мы стоим в резерве и немедленно должны прекратить огонь. Ну, где там при такой ситуации прекратить огонь! Бригадная телефонная станция сообщает, что никуда не может дозвониться, что только штаб 75-го полка передает «держаться до конца», что она не может договориться с нашей дивизией, что сербы заняли высоты 212, 226 и 327, требуется переброска одного батальона для связи, кроме того необходимо наладить телефонную связь с нашей дивизией. Пытаемся связаться с дивизией, но связи нет, так как сербы пока что зашли с обоих флангов нам в тыл и нашу линию сжали в треугольник, в котором очутились пехота, артиллерия, обоз со всей автоколонной, продовольственный магазин и полевой лазарет. Два дня я не слезал с седла, а начальник дивизии попал вместе с нашим бригадным в плен. А всему виной мадьяры, открывшие огонь по нашему 2-му маршевому батальону. Само собой разумеется, что вину свалили на наш полк. — Полковник сплюнул. — Вы сами теперь, господин поручик, убедились, как они использовали всю эту историю, происшедшую с вами в Кираль-Хиде.
Поручик Лукаш смущенно закашлял.
— Господин поручик, — обратился к нему интимно полковник: — положа руку на сердце, сколько раз вы спали с мадам Каконь?
Полковник Шредер был сегодня в очень хорошем настроении.
— Не рассказывайте, господин поручик, что вы еще только начали с ней переписываться. В ваши годы я, будучи на трехнедельных топографических курсах в Ягере, все эти три недели ничего другого не делал, как только спал с венгерками. Каждый день с другой: с молодыми, незамужними, с дамами более солидного возраста, замужними, какие только подвертывались. Работал так добросовестно, что, когда вернулся в полк, еле ноги волочил. Больше всех измочалила меня жена одного адвоката. Она мне показала, на что способны венгерки, укусила меня при этом за нос и за всю ночь не дала мне глаз сомкнуть… «Начал переписываться», — интимно похлопал полковник по плечу поручика, — знаем мы это! Не говорите, я все сам знаю. Завертелись вы с нею, ее муж узнал об этом, а тут ваш глупый Швейк… Знаете, господин поручик, ваш Швейк все-таки парень верный. Здорово это он с вашим письмом проделал. Такого человека, по правде сказать, жалко. Вот это называется дисциплина! Это мне в парне нравится. Ну, конечно, ввиду всего этого следствие должно быть приостановлено. Вас, господин поручик, скомпрометировала пресса. Вам здесь оставаться нельзя. На этой неделе маршевый батальон будет отправлен на русский фронт. Вы являетесь старшим офицером в 11-й роте. Эта рота отправится под вашей командой. В бригаде уже все подготовлено. Скажите старшему писарю, пусть вам подыщет какого-нибудь другого денщика вместо Швейка. — Поручик Лукаш с благодарностью посмотрел на полковника, который продолжал: — Швейка я прикомандировываю к вам в качестве ординарца. — Полковник встал и, подавая побледневшему поручику руку, сказал: — Этим все ваше дело ликвидируется. Желаю счастья! Желаю вам на восточном фронте отличиться. Если еще когда-нибудь увидимся, заходите к нам, не избегайте нас, как в Будейовицах…
