Вот так размышлял Соловьев и задумал найти путь для преодоления христианского разделения. Но сначала он поставил перед нами, христианами, весьма важный вопрос: что такое наша христианская вера? Что это — идеология? Отвлеченная философия? Или что‑то для личного употребления? Ни в коем случае! Тогда бы она не была частью всеединого замысла Божьего. Это касается нашей жизни во всех ее аспектах и проявлениях, в том числе и в социальном. Люди должны научиться жить на земле по–Божьи. Подчиниться Божественному зову — это и есть теократия, боговластие. Но как они могут это сделать, если они все во вражде и разобщении? Соловьев изучает Библию, изучает древнееврейский язык (греческий, латинский он уже знал). Он читает Ветхий Завет, он переводит значительные его куски заново. Он объясняет, что замысел Божий о том, чтобы люди жили на земле по–Божьи, восходит к самому началу, что не просто для утешения надорванного сердца дан завет Господний, а для того, чтобы и в обществе в конце концов начали проявляться и осуществляться высокие Божественные предначертания.
Конечно, нельзя отрицать, что у молодого, тридцатилетнего Соловьева здесь был элемент утопизма. Ему казалось, как свойственно юности нетерпеливой, что это возможно хоть завтра. В частности, он придумал такой проект. Он считал, что самая мощная власть на Востоке — русский царь, самый мощный духовный центр на Западе — Римский Папа. Вот если они протянут друг другу руки, если Московское царство (или Петербургское) окажется в духовном единстве со всемирным церковным государством, с Римом, то христианство будет неодолимо и будет возможно строить на земле теократию. Соловьев не только писал об этом — он даже пытался предпринимать практические шаги. Много ездил по западным странам, сблизился с первыми сторонниками соединения Церквей, например, с епископом Иосипом Штросмайером, с каноником Франьо Рачки и др. Он не хотел оставлять эту идею в отвлеченном виде, как некую мечту, а пытался ее осуществить.
Папа Римский сказал об этом: «Прекрасная идея, но нужно только чудо, чтобы она осуществилась». Надо сказать, что Соловьев был абсолютно одинок в этом и на Востоке. Его православные собратья стали относиться к нему с крайним недоверием. Его статьи и книги, касающиеся богословских вопросов, перестали печатать, цензура их не пропускала, ему пришлось издавать их за рубежом. А на Западе его считали мечтателем, хотя относились к нему с любовью. Говорили: как можно соединить два полностью расколовшихся мира — восточно–православный и западно–католический?
