Она каждый раз извиняется после того, как говорит что-то, во что действительно верит. Ей тоже необходим договор. Запрет на извинения. Почему она так боится ранить чувства Шарки? Шарки на все положить. И если этот парень поливает тебя дерьмом, то зачем оставаться в долгу? Но это я так думаю.
Тихо сидевший все это время Рафаэль, взглянул на Шарки и повторил вопрос Адама:
— Почему ты злишься?
Проигнорировав его вопрос, Шарки заявил:
— Ты тоже часто ругаешься, Рафаэль.
— Наверное, это так.
Глядя на Адама Шарки тыкнул в Рафаэля пальцем.
— Почему ты не свяжешь его своим долбанным договором?
Я изучал лицо Рафаэля и видел, что он не прочь подискутировать об этом с Шарки. Он решал, стоит это делать или нет. Затем улыбнулся. Рафаэль много улыбался. Мне кажется, Адаму иногда хочется заключить с ним договор и запретить улыбаться, потому что иной раз он, улыбаясь, говорит наипечальнейшие вещи. Такое ощущение, что улыбка для него что-то навроде прочищения горла перед тем, как что-то сказать.
— Понимаешь, Шарки, бывает, я ругаюсь матом, когда в этом нет необходимости. Я произношу матерные слова так, словно они передают то, что я чувствую. Но это не так. Это лишь короткий путь.
— Короткий путь куда, блять?
— К выражению злости. Может быть, я обманываю сам себя, используя мат. Может быть, обманываю тебя. Может быть, люди вокруг меня заслуживают лучших слов.
— А я, значит, не уважаю нашу группу? Ты это хочешь сказать, Рафаэль?
— Я говорю не о тебе, Шарки. Я говорю о себе.
— А я думаю, ты обвиняешь меня в неуважении к группе из-за того, что я люблю материться.
Рафаэль пытался оставаться спокойным. Иногда он был само спокойствие, а иногда сильно возбуждался.
— Нет, — сказал он. — У меня свои проблемы, Шарки, которые достаточно тяжело разгребать. У тебя свои. — Он откинулся на спинку стула. — И если мне захочется тебя в чем-то обвинить, то я выражусь прямо, а не фигурально.
И тут Шарки сорвался.
— Все слышали?! — почти заорал он. — «Фигурально»! Да что это нахуй за слово такое?
Он вел себя так, словно Рафаэль его только что матом обложил. И некоторое время он никак не мог угомониться. Мы все прекрасно знали Шарки, поэтому просто ждали, когда он выскажется и успокоится. Когда он умолк, Адам встал со своего стула и подошел к доске. Это означало, что он сейчас займется серьезным анализированием. Наверху доски он написал наши имена, затем обошел группу и спросил каждого, что, по его мнению, происходит на этом обсуждении.
