Алексис уже успела потерять к покойнику интерес и принялась придирчиво разглядывать свою испорченную шляпку, при этом недовольно ворча:
-- Кучу денег за нее отвалила! И даже толком не успела поносить. Досада!
-- Было бы из-за чего убиваться. Лучше бы возблагодарила небеса за свою оставшуюся в целости и сохранности голову, а эту незначительную потерю с легкостью восполнят ретивые поклонники, которые, небось каждый день засыпают тебя подарками. Точнее, каждую ночь. У тебя, должно быть, в закромах имеется тысяча таких финтифлюшек. -- Теперь уже я осматривал труп, надеясь найти хоть какую-нибудь зацепку.
-- Не верь слухам, они зачастую ложны и распространяются от зависти. -- Отряхнув юбку от пыли и с сожалением взглянув на свои испорченные туфли (да, кажется, сегодняшнее преследование вышло ей боком), девушка продолжила непринужденную беседу: -- Я никогда не завожу отношения ради денег. Скажем, менять любовников -- это мое хобби. Ну, а подарки... Кто ж от них отказывается, -- закончила философски и нетерпеливо воскликнула: -- Может, перестанешь на него глазеть? Живее от этого он не станет! Возвращайся в часовню, твое присутствие там важнее. А я пока тут закончу, -- заявила покровительственным тоном и прогулочной походкой направилась к площади.
Я не стал мешкать и поспешил на улицу Сент-Эбби, по пути столкнувшись с Коулом. Тот казался еще бледнее, будто вот-вот готов был испустить дух.
-- Я пытался тебя догнать, -- тяжело дыша, прохрипел он. -- Куда ты так стремительно помчался?
Я вкратце рассказал ему о случившемся и заверил, что если покойный имел хоть какое-то отношение к Авроре (последние слова убитого были тому прямым подтверждением), мы это непременно выясним. В ответ Оуэн слабо кивал, будто в любой момент намеревался грохнуться в обморок. Видимо, последние потрясения окончательно его доконали.
Мне едва удалось уговорить Коула поехать домой. Словно упрямый мальчишка, тот ничего не хотел слышать и собирался отправиться на кладбище. С трудом удалось его переубедить. Чуть ли не силой усадив в карету, приказал извозчику ехать на Ротем-стрит, где последние месяцы жила семья Оуэнов.
Вскоре печальная процессия потянулась от часовни к кладбищу. Все, что происходило дальше, напоминало кошмарный сон, из которого я никак не мог вырваться. Люди продолжали произносить дежурные фразы. Со всех сторон раздавались горькие всхлипы и приглушенный шепот. А я стоял, словно в трансе, и не желал вникать в их бесполезный лепет.
