Олегу каждую неделю в больницу передачи будь здоров какие носил. Долго он за жизнь боролся, слава богу, победил. Боец, настоящий!
Такие, значит, получил я два предупреждения, два урока. Эх, запомнить бы их на всю жизнь. И жил бы спокойно. Так нет, не сумел, посчитал себя умнее всех, и вот что теперь из этого вышло…
С Жуковым мы в те годы виделись не часто. Хоть и служил он свою пограничную службу в Москве (для него это сначала прямо трагедией было), но оказалось, что свободного времени у него почти нет.
Но иногда мы все-таки видимся. Это тогда, когда у него, во-первых, увольнительная, а во-вторых — его Зойка занята. Вообще, я не удивлюсь, если они поженятся, ей-богу. Он ведь мечтает в это свое пограничное училище поступить, а это значит — на несколько лет остаться в Москве. Так в чем дело? Уж не знаю, где курсанты живут, но женатые, наверное, дома. А дом у них есть. Что до Зои, она учится в инфизкульте, у нее полдюжины разрядов — по волейболу, ручному мячу, легкой атлетике, лыжам. И самбо она тоже не забросила. У них там какая-то секция в ГЦОЛИФКе, эдакий дамский кружок кройки и шитья.
Да, так вот, изредка сержант, а позже старший сержант Андрей Жуков, сверкающий, как его сапоги, жутко элегантный в своей пограничной форме, появляется в моем доме. У меня такое впечатление, что он не только внешне, но и вообще изменился — стал как-то строже, серьезней (хотя он никогда излишней развязностью не отличался), «душевно массивней» он стал (а? Как сказано? Сам придумал!).
— Ты, — говорю, — иной раз так на меня смотришь, словно обнаружил в моем чемодане запрещенную для вывоза икру.
— Этим мы не занимаемся, — говорит без улыбки, — это дело таможенников. А икру можешь вывозить — сто пятьдесят граммов.
— Такими порциями я только водку потребляю, — острю (между прочим, правда, не водку, а коньяк, коктейль, шампанское я что-то последнее время стал слегка употреблять, не часто, но все же; а попробуй иначе в моих компаниях или с нужным народом…). — Как вообще-то служба идет?
— Идет, — отвечает (он не любит говорить о своей службе), — идет потихоньку. А как на кинематографическом фронте?
Тут наш и без того хилый диалог превращается в монолог. Я долго, подробно и с удовольствием повествую о своих делах. И вот я замечаю, что он как-то странно меня слушает, с какой-то снисходительностью. И начинаю злиться. Нет, подумать только, вращаюсь в центре культурной жизни, встречаюсь со знаменитыми людьми, и не только нашими, но и иностранными — актерами, режиссерами, журналистами, а он сидит в будке и проверяет паспорта! Работа! На десять порядков ниже моей. А у него такой вид, словно это он занят делом, а я так, дурака валяю.
