Но это пока только персонаж и среда. Нужна была интрига. И тут-то писатель находит в своих заметках еще один документ: о взаимной вражде Юга и Севера — южанина, ни во что не верящего пустозвона, жонглирующего словами так, как будто они лишены всякого смысла, и северянки, девушки разумной и справедливой, не понимающей, как вообще можно лгать, требующей, чтобы поступки соответствовали словам. И вот конфликт уже налицо: достаточно было соединить две эти противоположные натуры, столкнуть их, чтобы получить трагическую коллизию, необходимую для романа. Я убежден, что и здесь автор ничего не придумал, но почти все нашел в своих записях. К тому же, будучи настоящим художником, он удовлетворился супружеской изменой с ее совершенно банальными перипетиями и примирением в конце, к которому привели самая простая усталость и доводы здравого смысла. И вот жизнь начинается снова: развязка обыденностью своей еще более трагична, чем все неистовство иных романтических концовок.
Если бы мы перешли теперь к персонажам второстепенным, к эпизодам второго плана, мы точно так же почувствовали бы, что всякий раз стоим на твердой почве действительной жизни, что в основе лежат сделанные ранее заметки, непосредственное наблюдение. Таковы Вальмажуры: прежде всего сам тамбуринщик, об артистических неудачах которого писатель так тонко нам рассказал, — человека этого знал не только Доде, но и я; затем сестра Одиберта, льстивая и жадная провансалка, которая больше всего любит деньги и готова удавиться при мысли, что может их потерять, — одна из самых ярких фигур в романе, выписанная с жестокой правдивостью. Такова равным образом маленькая Алиса Башельри, потаскуха, в которую влюбляется Нума; женщине этой хочется выглядеть моложе, и мать наклеивает ей искусственные ресницы; это — охотница до кутежей, чьи похождения едва не привели к падению министерства. Наконец, таковы секретари министерства, чьи лица всем известны; затем Бомпар, необыкновенный лжец, живущий в постоянных мечтах и строящий грандиозные прожекты; а затем — все силуэты персонажей, появляющихся на заднем плане романа, но очерченных, однако, с такой отчетливостью, что в них узнаешь людей, с которыми сталкивался на улице.
Итак, все взято из заметок, но потом вмешалось творческое начало и вдохнуло жизни в эти мертвые документы, подчас разрозненные, не связанные между собой. И глубокое обаяние книги — в этом биении жизни, в дыхании, которое пронизывает ее с первой до последней страницы, делая ее произведением единственным в своем роде и неповторимым. У романа есть свое лицо, сбоя интонация, нежная и язвительная, — голос, который невольно заставляет вас обернуться, как голос друга. Теперь в этой работе принимает участие наше воображение: оно сортирует документы, оно заново творит жизнь из воспоминаний, оно создает ощущение жизни правдоподобием самих отношений, которые складываются между персонажами, яркостью стиля.
