Не оправдывайся, сволочь.
Надо было что угодно делать, но вытаскивать её оттуда, с этой клятой Терры-ноль, тогда же, пять лет назад. А не доводить до края. И теперь, что бы она ни говорила, прощения ему нет. И никогда не будет.
Она – уже простила.
А вот он себе простить не сумеет…
– Ит, ты чего? – с тревогой спросила Берта.
– Да так… просто задумался. – Он улыбнулся жалкой растерянной улыбкой. – Ну чего? Поехали кататься?
– Поехали. Родной, я, кажется, только сейчас начала понимать, чего это всё тебе стоило. И ребятам тоже. И…
– Малыш, давай об этом не будем, – попросил он. – Сейчас слетаем к морю, посмотрим закат, а потом придётся помочь Ри и Рыжему выбрать стол. Они мне все мозги съели этим столом. Ри хочет деревянный, а Скрипач выбрал какую-то фигню на гнутых ножках.
Сам ты фигня на гнутых ножках, скот поганый, ублюдок, трус, тряпка. Прав был Стовер в те незапамятные времена, ох и прав, вот только молодые и глупые ведь не слушают старых и умных, а старые и умные видят их насквозь – и говорят правду, которая, конечно, ранит, но правдой быть не перестаёт. Он сказал то, что видел, то, что было на самом деле. Не издевался (как им с Ри тогда казалось), не старался ёрничать, нет.
И вот теперь ты, урод, стоишь рядом с этой правдой, и ты сам тоже эта правда. Ты оказался именно тем, кем тебя увидел тогда он – малодушной сучкой. И из-за этого твоя собственная жена и твои друзья страдали, и, между прочим, продолжают страдать до сих пор.
Это ты виноват.
И только ты.
Всё это ты сделал своими руками.
Тебе и отвечать.
