Среди ночи Ит проснулся, осторожно высвободился – Скрипач, разумеется, спал, как и привык, уткнувшись ему в плечо, и побрёл на кухню. Захотелось курить. В коридоре у двери он остановился и вдруг, по наитию, оглянулся.
Дом.
Сердце защемило…
…Высокие, выше обычных, дубовые двери – как они тогда готовили сюрприз для Кира, который ещё не знал, что они решили принять его в семью, и как непривычно для него это было… Его уже давно нет, а на косяках этих замечательных дверей до сих пор сохранились кое-где царапины. Вернулся как-то домой, после задания и, не снимая формы и амуниции, через всю квартиру, искать… ободрал краску, потом перекрасили, но царапинки всё равно видно, если приглядеться.
Вытертая ковровая дорожка на полу, которую так и не удалось отчистить от Фишкиной шерсти… А ведь это он, Ит, притащил в дом облезлого несчастного котёнка, которого подобрал в подворотне. Притащил и сунул в руки Скрипачу, у которого как раз было обострение. Когда же это было? Как раз через год после смерти Кира.
– Это что? – оторопело спросил тогда Скрипач.
– Кошка, – мрачно ответил Ит.
– И что мне с ней делать?
– Дай пожрать для начала. Потом разберёмся.
В результате Скрипач большую часть обострения возился с котёнком – и ему как-то незаметно стало лучше. У Фишки оказался чудесный характер. Она не орала вёснами, не драла мебель, нигде не гадила, ничего не портила. На балконы не выходила, боялась – поэтому они спокойно открывали двери, когда шли курить, знали, что кошка за ними не сунется и не упадёт. Смешно играла с мухами – прихватывала несильно лапой, потом отпускала. И очень любила хозяев, особенно Скрипача. На мордашке у неё с первого дня в доме поселилось выражение робкой признательности, умильное, трогательное, почти человеческое. За Скрипачом Фишка ходила хвостиком, и он в шутку часто называл её кошко-собакой.
«Как же её жалко и как же без неё плохо, – подумал Ит. – Ведь никто больше в нашей жизни не будет любить нас всех – вот так. Бескорыстно и преданно. Никто больше не подойдёт, не потрётся о ногу, не потрогает лапкой штанину, не запрыгнет на колени. Никто не станет будить по утрам, мурлыкая и ластясь, никто не будет затевать долгого и обстоятельного разговора с холодильником, в котором спряталась рыбка, и некому, совсем некому будет следить за птицами в окнах. Как же пусто в квартире… Коша, коша, ну что же ты так… Совсем стала старенькая, а теперь и вовсе…
И ведь может скоро, уже через несколько часов, получиться так, что и нас самих тоже не будет… и вспомнить Фишку станет некому…»
