Огонь… Рев бушующего пламени до сих пор стоял у него в ушах. А как забыть душераздирающие крики старшины пожарных, которого проглотило это ревущее чудовище?
Девочка вцепилась в маленького человека обеими руками. С безопасного расстояния они смотрели, как рушится крыша оперного зала на улице Ле-Пелетье близ улицы Россини. Над Большими бульварами ветер гнал клубы дыма. Обитатели дома в Оперном проезде, на который вот-вот должно было перекинуться пламя, выкидывали, обезумев от страха, пожитки из окон…
Огонек свечи дрогнул, и Мельхиор встрепенулся.
— Адонис, я так хочу, чтобы меня любили, — жалобно сказал он, — но этого никогда не будет. Знаешь, если ты никому не нужен, поневоле начинаешь впадать в неистовство, хочется разнести все вокруг вдребезги! — При этих словах у человечка вдруг закружилась голова, и в припадке ярости он отвесил ивовому манекену затрещину. Но через секунду ярости как не бывало. — Прости меня, Адонис, не надо было с тобой так… Ты ведь простишь меня, а? Да, ты меня простишь. Послушай-ка, я скоро вернусь и перенесу тебя к себе, не возражаешь? Ты станешь охранять мои сокровища, а если будешь паинькой, я подарю тебе настоящий щит, как у воительниц из «Валькирии». Ну ладно, сейчас я умоюсь, приоденусь и поработаю немного почтальоном. Будь начеку, Адонис!
Мельхиор бесшумно спустился на шесть этажей и, сложившись вдвое, прошмыгнул мимо входа во владения вахтера. Цербер небось еще ночной колпак не снял, он-то, может, и утратил бдительность, но уж его не менее грозная супружница в любой момент могла заорать «караул!».
— Вампирша в дурацком шиньоне! — буркнул в ее адрес маленький человек, выбираясь на улицу, и приветливо махнул рукой белой акации — единственному деревцу близ Опера, которому чудом удалось пробиться к свету у подножия декоративного пилона. Миниатюрная, как и Мельхиор, она была наделена такой же неуемной жаждой жизни.
Париж исполнял ежеутренний марш за хлебом насущным. По Большим бульварам на работу спешили продавщицы, модистки, белошвейки, телефонистки, все как одна с заспанными личиками. Легионы разносчиков и уличных торговцев выступали на позиции. Господа в потертых пальто и начищенных цилиндрах гурьбой устремлялись на службу в нотариальные конторы, банки, магазины. Омнибусы принимали на борт и вытряхивали на остановках десятки украшенных цветами жакетов, шляпок с лентами и строгих рединготов. Муниципальный дворник охаживал метлой тротуары, боты, сапожки и штиблеты без разбору.
