которые наконец-то выставили во временном хранилище Люксембургского музея! Как сказал один мой коллега, «эта экспозиция — окончательный приговор живописи, называемой импрессионистской: все, кто представляет ее здесь, за исключением двоих-троих, — импотенты». Невольно задаешься вопросом, кто будет заселять Францию.
— Я! — гордо заявил Жозеф. — У меня ожидается пополнение в семействе, и у месье Легри тоже.
— Осанна! Старые деревья приносят самые сладкие плоды.
— Но я же молодой, месье Гувье!
— Так пользуйтесь этим, мой мальчик, не отказывайте себе ни в чем и ни от чего не отказывайтесь. Посмотрите на меня: перед вами образчик нонконформизма, который сдал свои позиции, погряз в рутине и изнывает от скуки. А вы, Шерлок Пиньо, небось затеяли расследование на вокзале Сен-Лазар?
— О нет, мне нужно доставить книгу клиенту на проезд Тиволи. Не знаете, как туда добраться?
— Проезд Тиволи… что-то знакомое… Вы блестящий фельетонист, молодой человек, но врунишка из вас никудышный. Где же книжка, которую вы собираетесь доставить? Ни один карман у вас не топорщится. Руку даю на отсечение, что вы направляетесь в дом четыре-бис.
— Нет-нет, уверяю вас…
— Да ладно, уж меня-то вы не проведете. Клюзель на рассвете дал мне задание расспросить персонал Опера о смерти некоего Аженора Фералеса.
— Неужели? И что же в этой смерти особенного?
— А то, что за месяц это уже третий из верных слуг нашей Академии музыки, который спустил рукава.[69] Клюзелю ситуация кажется необычной.
— Я внимательно читаю «Пасс-парту», но не заметил никаких комментариев по этим делам.
— О, с тех пор как у нас тираж пошел вверх, Клюзель осторожничает. Пока не удостоверится в надежности источника, ни за что не станет публиковать гипотезы, чтобы не вызвать потом возмущение читающей публики. Зато я знаю пару издателей, которые не боятся разворошить муравейник… Что ж, юноша, проезд Тиволи — это мне по дороге, я вас провожу.
— Месье Гувье, а может, поделитесь сведениями об обитательнице дома четыре-бис?
— Если бы я что-то знал — с удовольствием поделился бы, но пока мы с вами на равных.
Они расстались на улице Амстердам, условившись встретиться как-нибудь и посидеть за стаканчиком с Виктором. Жозеф, миновав мостовые пролеты, свернул на короткую улочку и заметил торговца почтовыми открытками с картинками — тот разместился под рекламным плакатом, прославляющим морские красоты Туке-Пари-Плаж. Эфросинья собирала открытки, которые ей присылали старые знакомые — зеленщицы и торговки свежими овощами, удалившиеся от дел, — из Барневиля или Суйяка. Такого добра было навалом на вокзалах и лотках уличных торговцев, снабжавших путешественников доказательствами их смелых вылазок, не говоря уж об открытках с юмористическими рисунками и именами из цветочного орнамента. Матушка Жозефа их тщательно систематизировала и помещала в прекрасный альбом на шесть отделений, подаренный ей Кэндзи с памятной надписью: «Чем больше воспоминаний, тем теснее мир».
