Что касается второго разноречия о вечности священства ― когда символические и богословские книги греко-российской Церкви признают, что благодать священства не может быть сглажена и уничтожена, а Никон, коего „православные якобы считают за святого и молятся ему" (стр. 162), уже при своей жизни признал уничтоженным и упразднившимся, то о таком противоречии дозволительно лишь говорить, не уважая самого себя разве весьма малограмотному начетчику, а не Мельникову: если бы Никон и действительно утверждал упразднение священства по поводу назначения крутицкого м. Питирима заведующим оставленною им патриаршею кафедрою, то разве это утверждение касалось вселенской церкви: оно касалось только одной русской, да и то не всей, ибо, конечно, не касалось, как само собой разумеется, самого Никона и его ставленников, а затем выдержка о Никоне, приведенная Мельниковым из сочинения (п. Никон и Царь Алексей Михаилович) Каптерева, по обычаю грешит недомолвкою. Когда Никон употребил приведенное Мельниковым выражение и в какой форме, в форме ли учения, обязательного для членов русской церкви, или иначе? Если бы Мельников это договорил, для всякого ясно было бы, что эти и подобные выражения вырывались у Никона в минуты раздражения, как у человека не сдержанного, но и после и ранее того Никон писал о церкви своей совсем другое (Каптерев п. Никон и ц. Алек. Мих. гл. IX І-го т. и гл. IV 2-го т.). Да и можно ли серьезно говорить об уничтожимости и невечности священства, коему даны обетования вечности самим Господом, только потому, что подобное выражение изречет во гневе какой-либо человек, хотя 6ы и патриарх, такую мысль лишь с определенною целью могут доказывать только приемлющие австрийскую иерархию и то лишь те, которым очень хочется вытолковать прекращаемость иерархии по подобию 180-летнего прекращения ее у них.
Наконец, что касается третьего разноречия в отношениях богословов и представителей православной церкви к священству еретическому вообще и раскольничьему в частности, то мы не отрицаем его всецело: правда, что этот вопрос нельзя признать в нашей Церкви определенно и точно решенным, и потому было бы очень желательно по нему иметь точно определенное и обоснованное решение авторитетного для всех сынов Церкви собора; но все же все наши богословы и миссионеры, и при всем кажущемся несогласии их в частностях, по сознанию самого же Мельникова (стр. 192), в общем единомысленны: „они, считая еретическую хиротонию незаконною, антиканоническою и безблагодатную, пока еретики живут вне церкви, допускают, что православная церковь вправе в особо уважительных случаях принять еретиков и в частности раскольников в сущем сане, и чрез приобщение отпадших членов к своему живому телу возгреть в них действие живущей в ней благодати Духа Св., которая, как само собой разумеется, дана Спасителем только Церкви Его и вне ее не действует. Поэтому нисколько не противоречит себе и преосв. Антоний Волынский, когда подписывает, в звании председателя, постановление Миссионерского Киевского съезда о неканоничности и безблагодатности австрийской иерархии и тогда, когда в беседе с Мельниковым (стр. 193) считает их, архиереев, пока они не соединились с церковью, за простых мірян, а в то же время предполагает возможность принять их в сущем сане. К сожалению, по вопросу об отношении к еретической иерархии нет определенности и в „старообрядческой церкви", которая, по гордому заявлению Мельникова, „якобы все единогласно порешила и всегда содержит непоколебимо" (стр. 72). Для примера укажем хотя бы на отношение окружников к неокружнической иерархии: Арсений Швецов в своем „Сказании как поставлен во епископа второй Антоний (Златоструй № 2―3 за 1910 г.), именуемый Гуслицким, от которого, как известно, ведет свое начало противоокружническая старообрядческая иерархия, доказывает, что этот Антоний „вошел не дверьми" в священных правилах изображенными,
