В прошлой жизни Таня была учительницей русского языка, считала себя филологом.
— Провинциальная экзистенция, — небрежно бросила она. И прибавила: — Грустно.
Улыбаясь, с ленцой растерла якобы затекшую ногу… Пора было прекращать, пока не началось.
— Я тебе еще в Москве говорил, чтоб ты не пыталась затащить меня в постель.
— Я не пытаюсь…
— А что же ты делаешь?!
— Слушаю стихи.
— Тогда слушай, а не болтай.
— Я не за этим двадцать шекелей потратила на дорогу! — возмутилась она.
— Как же угодить тебе?
— Делай что-нибудь, а не разглагольствуй! — пристально глядя на него, велела она.
— Что? — равнодушно удивился он.
— Ну, возьми меня, например!
— Зачем? — Он закурил и отвернулся к окну.
— А зачем вообще люди делают это?!
— Всю жизнь пытаюсь понять, — признался он.
— Ну и что, понял, несчастный Гомер?!
— Да, — честно ответил он. — Чтобы убить время.
— Тогда иди! Смотри телевизор…
— Когда я говорю — «убить время», я имею в виду — не потратить его, а остановить. Люди ведь боятся скоротечности времени, и больше всего боятся времени женщины. Поэтому женщины так любят любовь.
— А тебе разве не хочется остановить время?
— Мне не хочется того, что хочется.
— Самое тебе место здесь! Среди религиозных уродов, — выкрикнула она. — Господи, как я ненавижу евреев!!! Только здесь — только здесь! — я поняла это! Вы ничего не можете делать по-человечески — ни жить ни в какой стране, ни к девушке подойти с пониманием… Даже вымереть, как динозавры, не можете!
— Но ты ведь тоже — Лидерман… — ответил он.
— И что из этого? Ты себя разве любишь? — спросила она.
— Скорее нет, чем да, — признался он.
— Ну, вот видишь…
— Ладно, пошли загорать под луной, от нее самый нежный загар. — И поймав его настороженный взгляд, добавила: — Посмотри в окно, стемнело. Твои хасидные извращенцы уже спят.
— Они, кстати, с удовольствием уложили бы нас в постель: у них рождение ребенка, как взятие Берлина, — ни с какими жертвами не считаются, — чувствуя свою вину, объяснил Алексей. Только сейчас он понял, отчего у нее такая белая, лунная кожа — от привычки загорать под луной.
— Так ты боишься стать отцом, — облегченно рассмеялась она. — Вот дурачок! А я уж испугалась, что ты не хочешь меня.
— Хочу, но не буду, — строго ответил он.
И они пошли загорать под луной.
На крыше она спросила:
— Почему ты все время читаешь чужие стихи? Где самолюбие — ты же автор «Новой Одиссеи»?!.
— В наше время писатель уже не обязан что-то писать, — открылся он.
— Это как? — заинтересовалась она.
