Что-то произошло. Глаза исчезли, а вместо них показалось что-то острое, темное. Вода в луже под камнем пошла кругами. Да ведь рыба там сидит, сообразил Володя, а я-то…
— Смотри, там рыба прячется! — крикнул он Геннадию Васильевичу. Тот уже успел отойти далеко.
— Подумаешь! — ответил он, не оборачиваясь. — Бычок какой-нибудь паршивый. Тоже мне рыба. Пошли! Чего ты отстал?
Бывает же так. До этой минуты все лужи под камнями казались Володе одинаковыми — вода, и все. А теперь он вдруг увидел, что в каждой кто-то прятался, ждал возвращения моря. В одной чуть шевелила лучами бурая морская звезда. В другой плавал серый студенистый комок — медуза. А в третьей так и кипела какая-то мелочь — не то рачки, не то рыбья молодь или еще что-то такое же, маленькое и неунывающее. Беспомощно распластались по песку коричневые водоросли. В каждой капельке воды на них горело солнце. А по камням сновали птицы.
Вдали выросла знакомая скала птичьего базара. Птицы над ней издали напоминали тонкую сетку. Ветер трепал сетку и не давал ей опуститься на землю. Она то сникала, то вновь взвивалась вверх. Володя поежился: ему совсем не хотелось встречаться с птицами.
Но Геннадий Васильевич уже свернул в какую-то щель. Узкий заросший мокрым ольшаником распадок словно надвое разрубил скалу. По дну его бежал один тоненький звонкий ключик. Мальчики продрались сквозь кусты и неожиданно оказались в знакомой каменистой долине. Возле палатки прямой струей поднимался дым — значит, Василий Геннадиевич уже вернулся.
Он сидел возле палатки и держал в руках железные вилы. Только на концах вил торчали острые, загнутые внутрь крючья.
— А это что? — спросил Володя.
— Острога! Та самая! — вскрикнул Геннадий Васильевич.
— Вот именно — та самая! — Василий Геннадиевич с сердцем отшвырнул ее в сторону. — Век бы она, проклятая, на глаза мне не попадалась!
— А где вы ее взяли? И это что — плохо, да? — сгорал от любопытства Володя.
— Взял я ее возле речки, — в голосе Василия Геннадиевича слышалась горечь. — А дело скверное. Острогой этой браконьеры рыбу бьют. Остроги разные бывают, а эта — от всех на особицу. Посмотри, какие у нее крючья на концах — словно стружки завиваются. Такой, если ударить рыбину покрупнее, да она сорвется, то полбока на крючьях останется. И рыбе — конец. А браконьер одну вытащит, девять ранит. Сам должен понимать, что получается. И еще загадка: острога такая есть у одного человека. Он сам ее и придумал. Ловчее и наглее его нет браконьера на побережье. Прозвище его — Рыбий князь. А кто он на самом деле, неизвестно. Нам пока что попадаются только его следы. Вот эта брошенная острога.
