— Да я и не к маме твоей пришла, а к тебе.
— А зачем? — Иринка все не отпускала двери.
— В море хочу тебя взять с собою.
Дверь распахнулась во всю ширину, и также широко распахнулись глаза девочки.
— Верно? А когда?
— Сегодня.
— Ой!
— Ну так что же? Пригласишь меня хоть в дом войти или нет?
— Идите… — Иринка совсем засмущалась и не знала, что сказать.
Мы вместе вошли в маленькую чистую кухню. Здесь топилась плита и пахло дымом. На окне в консервных банках росли цветы — красная герань, столетник и неожиданные здесь нежные лиловые цветы дикого прострела.
— Это ты тут цветы развела?
— Нет. Это мама. Она их любит. Ей бы только по сопкам ходить. А я море люблю. Я капитаном буду. Ведь можно же девочкам капитанами, да?
— Можно, конечно.
Иринка с трудом передвинула на плите тяжелую кастрюлю.
— Помочь тебе?
— Не… Я сама.
За моей спиной отворилась дверь, пахнуло свежим запахом молодой лиственницы, Я обернулась.
На пороге, согнувшись под низкой притолокой, стоял Андрей Иванович. Он держал ведра с водой. В медвежьих темных глазах его была досада. Смотрел не на меня, на Иринку. Она вдруг быстрым движением взяла меня за руку и потерлась щекой о плечо.
Глаза Андрея Ивановича потеплели.
— Подружились, значит? А я думал…
— Что вы думали?
— Да как сказать? Вы ведь из газеты, а у нас бабы болтать любят — хлебом их не корми.
— А вы боитесь этой болтовни?
— Да нет. Не обо мне речь. — Он выразительно показал глазами на Иринку: нельзя при ней говорить.
Я спросила:
— Можно мне Иринку с собой взять сегодня, не помешаем? Я ведь за этим и пришла.
— Вот это добро! Давно я ей обещал, да все не получалось как-то. — Он виновато опустил глаза.
Иринка вдруг сказала:
— Я за дровами схожу. — И вышла.
— Что же не получалось у вас? — спросила я.
Андрей Иванович сморщился, потер висок.
— Да с матерью ее мы вроде в ссоре. Это я так… девчонке помочь зашел. Наталье не говорите.
— А как же мне Иринку в море взять без ее разрешения?
— Сама поеду, сама! — раздался за моей спиной звонкий голосок Иринки, — И не надо мне никого спрашивать! Дядя Андрей ко мне пришел, верно?
Андрей Иванович молчал, смотрел в окно. Короткие, словно обрубленные брови сошлись к переносице. Потом так же молча взял у Иринки из рук несколько корявых веток стланикового сухостоя. Нагнулся к плите, лицо его побронзовело от огня.
— Верно. К тебе пришел.
Помолчал, глянул на меня искоса. — Так вы с Иринкой приходите. Оденьтесь только теплее. Ночи у нас неласковые.
Сейнеры уходили в предрассветную мглу. Рыбаки знают, на стыке ночи и утра бывает мгновение полной «слепой» тишины. В этот миг рыбьи косяки можно не только шорох обложного осеннего дождя, падающего на воду. Среди обычных голосов моря его уловить трудно. Только увидеть, но и услышать. Шум рыбьего косяка напоминает перед рассветом, когда все затихает, людям слышно, о чем разговаривают рыбы.
