Но, подходя к дому Зои, он одернул себя — нет, он не сделает этого. Он человек, а не тряпка. Он не тонкая рябинка. Он просто и по-дружески откроет Зое свою беду, вот и все.
Первое, что сделала Зоя, — расхохоталась.
— Боже, как от тебя пивом несет! — сказала она, открывая дверь.
Зоя знала, что Якушин не из тех, кто выпивает.
— Что произошло?
— Я расстроен, Зоя.
— Чем?
И он рассказал, как услышал от тещи обидную фразу.
Зоя фыркнула:
— Какой ты глупый, Якушин.
Но он стоял на своем:
— Может, теще не нравится, что я мало книжек читаю?
— Понятия не имею.
— А может, ей не нравится, что я на мебели работаю?.. На мебели бывают калымщики. Но ведь я не калымщик?
Зоя опять засмеялась. Она знала, что Якушин чудачок. А сейчас ей даже подругу захотелось позвать, чтоб и та посмотрела, какие бывают чудаки.
Зоя стала удерживать Якушина. Потому что в голову ей пришла другая мысль — вот-вот должен был прийти Леонтий, за которого она собиралась замуж, он любил все веселое и чудное.
— Посиди, Якушин, — просила Зоя и строила глазки.
— Не надо, Зоя, мы с огнем играем.
— Ну посиди.
Но Якушин ушел. Он возвращался домой долгим-долгим путем. Он шел по набережной и много курил. «Не наш человек. Не наш…» — сверлило в мозгу. Это никак не укладывалось. Мир встал на голову.
* * *
Якушин пришел домой, взял книгу и стал читать. Он читал вслух.
А он, мятежный, просит бури,
Как будто в бурях есть покой.
Якушин держал книгу в руках, чтобы теща видела происходящее своими глазами. На самом деле он мог рассказать это стихотворение наизусть. Потому что оно было его любимое.
Теща не проронила ни слова.
* * *
Впоследствии этот его случай с чтением вслух теща взяла на вооружение. Время от времени она ядовито говорила:
— Почитал бы ты нам стихи.
Или:
— А вот он нам сейчас почитает стишок-другой. Он славно читает. С выражением.
Конечно же, теща хотела этим сказать, что Якушин по своей недоразвитости читает только детские и глупые стишки. Но ведь «Парус» не был детским и глупым стишком. Это было чудо, а не стихотворение.
На этой почве и произошел срыв. В воскресенье.
Очередного намека на детские стишки молодой Якушин не вынес. Логика поступков нарушилась, а сдерживающие центры на время отключились. Якушин забрался на крышу дома — каким образом это произошло, он не помнил.
То есть обрывочно он помнил. На чердаке был полумрак. Свет проникал в квадратный люк, там полоскался голубой лоскуток неба.
Якушин сел на чердачную балку и, как в детстве, заплакал от обиды — потому что с ним в этот миг что-то стряслось. Он потихоньку всхлипывал.
